Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3
Шрифт:
Когда-то простенки между окнами были украшены картинами или гравюрами. Но от них уцелели только рамки с металлическими уголками. Сами гравюры куда-то исчезли, а вместо них кто-то прилепил вырезанные из иллюстрированных журналов фотографии популярных киноактеров и знаменитостей из спортивного мира.
На обеденном столе, покрытом деревянной решеткой, какие употребляются во время сильной качки, чтобы не падала посуда, стояли бутылки с виски, джином, ромом и три больших бокала, из каких обычно пьют лимонад.
— Русские — первосортные ребята. Я в восторге, что именно вы нас вчера выудили, а не какие-нибудь молодчики цвета кофе
— Я благодарен за высокое мнение о моих соотечественниках, — сухо ответил Курганов. Его возмутило отношение шкипера к латиноамериканцам, однако поднимать разговор об этом едва ли было уместно. Затем, сославшись на усталость и на то, что он вообще плохо переносит алкоголь, отказался от предложенного угощения.
— Пустяки, — принужденно рассмеялся Девис, — кроме керосина и воды, всё идет морякам на пользу.
Мистер Бельчер, всё время выжидательно поглядывавший на своего начальника, тотчас вытащил пробку у одной из бутылок и начал разливать виски в бокалы. Штурман, прикрыв свой бокал ладонью, отставил его в сторону.
— Так вы решительно отказываетесь выпить с порядочными джентльменами? — не то вопросительно, не то с угрозой произнес шкипер, высоко вздергивая свои, похожие на две темные запятые, бровки. Он наклонился вперед, приблизив свое лицо к лицу штурмана. Серые глаза русского с недоумением, но совершенно спокойно встретили взгляд американца, и Девис, вдруг смутившись, отвернулся.
«Странная манера вести себя с человеком, которого впервые видишь и который прибыл сюда помочь тебе благополучно довести твой же корабль до гавани, — подумал Курганов. — Девис не знает, как быть: то ли запугать меня, то ли продолжать разыгрывать из себя „порядочного джентльмена“. А пусть себе кривляется, как хочет. Пора приступить к делу».
— Сэр, — обратился он к шкиперу. — Мой капитан приказал мне сделать всё возможное, чтобы довести корабль до берега. К сожалению, — он пожал плечами, — судно в таком состоянии, что я решительно не знаю, чем тут можно помочь. Пластырь заводить бесполезно, пробоины, собственно, никакой нет. Я предлагаю прежде всего дать отдых вашим людям, сейчас они едва ли способны работать, а затем…
Шкипер не дал ему кончить.
— «Морской цветок», — Девис нарочито медленно произносил слова, как бы подчеркивая значение того, что намеревался сказать: — «Морской цветок» плавает под флагом США. На судне может распоряжаться только один человек — это шкипер! Пока он не сложил с себя своих обязанностей, вся власть принадлежит ему. А если шкипер выбывает из строя, его заменяет помощник… не так ли? — он повернулся к подобострастно улыбавшемуся Бельчеру.
Курганов понял, что сам поставил себя в невыгодное положение.
На английских и американских судах капитану или шкиперу предоставлены такие полномочия, какими не располагают капитаны судов больше ни на одном из флотов мира. На американском корабле капитан за какой-нибудь незначительный проступок может арестовать любого члена экипажа и даже заковать его в ручные кандалы. В случае отказа выполнить приказание капитану предоставлено право пустить в ход огнестрельное оружие.
Но
— Мистер Бельчер, — обратился Девис к своему помощнику, — принесите, пожалуйста, все судовые документы, я хочу ознакомить мистера Курганова с записями в вахтенном журнале.
Это следовало понимать, как своего рода предложение временного перемирия. Девис не согласен делить с кем-нибудь власть, но вместе с тем он признает и за русским офицером известные права. Как официальное лицо, он должен знать всё, что здесь произошло и происходит.
Бельчер ушел и вскоре вернулся с плоской металлической шкатулкой, в которой хранились бумаги «Морского цветка».
Пока Курганов просматривал записи, Девис рассказывал ему обо всех злоключениях, какие выпали на долю несчастного экипажа с начала урагана. Оказалось, что в машине одновременно произошли целых три серьезных поломки, исправить их нечего было и думать. Пришлось выгрести горящий уголь из топок. Но из-за этого сразу вышла из строя и рулевая машина, — для нее не было пара. Шкипер велел включить ручное управление и соорудить парус из брезентовых чехлов для люков. Но брезент попался гнилой, парус сразу же лопнул.
Вторичной попытки поставить парус уже не предпринимали. Девис приказал передавать в эфир сигналы бедствия.
Шкипер рассказывал всё это, как человек, абсолютно убежденный в том, что его действия могут заслужить лишь полнейшее одобрение, и каждому ясно, что больше ничего при данных обстоятельствах сделать было невозможно.
Курганов был поражен. Случись что-нибудь подобное с советским судном, — там бы так легко не сдались. Продолжали бы вновь и вновь ставить паруса до тех пор, пока не добились бы успеха или не израсходовали всю парусину. Кроме того, прибегли бы еще к одной мере — «штормовому якорю». Это тот же парус, натянутый на деревянную раму и опущенный на воду. Волочась за судном на длинном канате, «штормовой якорь» действует как тормоз; закрепив канат на носу, можно было развернуть корабль поперек волны и замедлить приближение к гибельным скалам.
Вообще в советском флоте не могла произойти подобная авария. Три поломки в машине одновременно, — разве это не доказательство того, что механизмы изношены и давно нуждаются в ремонте? Как же инспекция судового надзора дала «Морскому цветку» разрешение на выход в рейс?!
Девис и Бельчер, конечно, понимали, что обязаны спасением лишь исключительно счастливому стечению обстоятельств.
Весьма вероятно, что кроме советского теплохода сигналы бедствия были приняты и другими, находящимися поблизости кораблями. Но они либо предпочли уклониться от риска оказывать помощь потерпевшему аварию судну в непосредственной близости от страшных скал, либо отказались от этой затеи потому, что не рассчитывали хорошо заработать.