Литературные беседы. Книга вторая ("Звено": 1926-1928)
Шрифт:
<«Наровчатская хроника» К. Федина>. — Звено. — 1926. — 12 декабря, № 202. — С. 1-2.
«Очарованный странник» — парижское издательство, выпускавшее в серии «Беллетристы современной России» небольшие дешевые (от 2.50 до 3.50 франков) книжки советских писателей: Зощенко, Бабеля, Романова, Сейфуллиной и др. Одноименное издательство существовало в Петрограде в 1917-1922 годах.
«Универсальная библиотека» (1906-1918) — дешевая многотиражная серия, одна из самых популярных в начале века. Выпускал ее Владимир Морисович Антик (1882-1972) в Москве. Всего в серии вышло 1310 десятикопеечных выпусков карманного
«Наровчатская хроника» (Харьков: Пролетарий, 1926) — книга К. Федина, в том же году переизданная парижским «Очарованным странником».
<«Чертухинский балакирь» С. Клычкова>. — Звено. — 1926. — 19 декабря, № 203. — С. 1-2.
«Чертухинский балакирь» (М.: Госиздат, 1926) — роман С. Клычкова (Сергея Антоновича Лешенкова; 1889-1937).
…Большую статью посвятил ему А. Воронский… Г. Лелевич… — Имеются в виду статьи А. Воронского «Лунные туманы» (Красная новь. — 1926. — № 10) и Г. Лелевича «Поэт мужицкой стихии» (Новый мир. — 1926. — № 1).
«Сахарный немец» (М.: Современные проблемы, 1925) — первый роман С. Клычкова.
«auanttoutchose» – прежде всего (фр.)
«Как во нашей ли деревне…» – Это стихотворение Клюева было опубликовано в альманахе «Аполлон» (СПб., 1912. – С.37-38) под названием «Тюремная».
<«Солнечный удар» И. Бунина>. — Звено. — 1926. — 26 декабря, № 204. — С. 1-2.
В последнем абзаце в угловых скобках составителем приблизительно восстановлена по смыслу выпавшая из набора строка.
«Солнечный удар» (Париж: Родник, 1927) — книга Бунина, в которую вошли рассказы 1925-1926 гг.
<«Самое лучшее» Н. Асеева>. — Звено. — 1927. — 2 января, № 205. — С. 1-2.
«Самое лучшее» (М.: Огонек, 1926) — сборник стихов Николая Николаевича Асеева (1889-1963).
«poetae nascuntur» — поэтами рождаются (лат.).
<Журнал «Новый дом»>. — Звено. — 1927. — 9 января, № 206. — С. 1-2.
Литературный журнал «Новый дом» выходил в Париже в 1926-1927 годах под редакцией Д. Кнута, Ю. Терапиано и В. Фохта. Всего вышло три номера. Реально литературную политику журнала во многом определяла З. Гиппиус. В первом номере журнала, появившемся в октябре 1926 года, было опубликовано стихотворение Адамовича «Дон Жуан, патрон и покровитель…» и ответное стихотворение Гиппиус «Ответ Дон Жуана». В рецензии на первый номер «Нового дома» Михаил Цетлин отметил: «Интересна стихотворная полемика на тему о любви между Г. Адамовичем и Гиппиус» (Последние новости. — 1926. — 11 ноября, № 2069. — С. 3).
Второй номер «Нового дома», которому посвящена статья Адамовича, вышел в конце 1926 года. Редакция «Нового дома» восприняла статью как повод для полемики. Открытое письмо Адамовичу появилось в печати за подписью В. Злобина и ниже приводится целиком:
ПИСЬМО ГЕОРГИЮ АДАМОВИЧУ
Дорогой Георгий Викторович,
прочел Вашу статью о «Новом доме» и совершенно убедился, что он Вам не по душе. Что-то Вас отталкивает от этого журнала. Говорю «что-то», ибо истинная причина не вполне ясна. Не сразу можно понять, в чем дело, что именно Вам в «Новом доме» «не нравится». Разобраться в этом мне и хотелось бы.
Начнем с конца, с вывода. Вы заключаете Вашу статью вопросом: «Не перестать ли «Новому дому» печатать стишки да рассказы, не заняться ли только размышлениями?» Ибо: «рано или поздно, если не свернет с дороги, он к этому неизбежно придет». Таким образом, Вы хотите сказать, что «Новый дом», заявив себя журналом идейным, должен отказаться от искусства, ибо идейность с искусством — несовместима. Не это ли отталкивает Вас от журнала, и не потому ли кажется Вам, что в нем есть что-то «студенческое», «отвлеченное»?
Но так ли уж несомненно, что идейность есть нечто отвлеченное, исключающее, конечно, и весь «мир явлений», — не одно только искусство? Не потому ли Вы придерживаетесь этого, весьма распространенного, взгляда, что, по Вашему, с «миром идей» не может быть никакого сообщенья? Он — сам по себе, Вы — сами по себе. И всякий призыв к идейности для Вас поэтому — праздные отвлеченности, что-то вроде приглашения к путешествию на луну, или к переходу в четвертое измерение. Впрочем, острота вопроса не в этом, а вот в чем: как объяснить Ваше длительное пребывание на столь безрадостной и отнюдь небезопасной позиции, — небезопасной, ибо Вы отлично понимаете, что жить без идей, без возможности как-то с ними соприкоснуться, то же, что жить под землей без воздуха. В конце концов, задохнешься. Что же мешает выйти вам из тупика?
Отвечу прямо: все препятствие – в Вас. Вы сами накинули себе петлю на шею и не знаете, как высвободиться. Чем больше из нее вырываетесь, тем туже она затягивается. И, конечно, борясь против «отвлеченностей», «Нового дома», не против них боретесь, а против себя, боретесь с Вашим собственным противоречием. И не на противоречии ли основано Ваше отношение к идейности?
Ведь положение для Вас, приблизительно, такое: «мир идей», согласно с умным Кантом, — трансцендентен, но без идей жить невозможно. Идеи же хороши и полезны, когда в них есть порядок. Но не всякий порядок хорош, или, точнее, всякий порядок относителен, ибо субъективен. Таким образом, порядком может быть и произвол. И вот результат: приводить идеи в порядок — не значит ли искажать их? А следовательно и пользы от них, кроме вреда, никакой. Вы, может быть, скажете: все дело — в мере? Но что такое мера без абсолютного критерия? А Вам его добыть неоткуда, ибо не исходите ли Вы именно из предпосылки, что такого критерия — нет? И в этом, конечно, корень всех Ваших противоречий.
Вы говорите: «лукавый Божьи карты спутал» и очень верно прибавляете: «надо их рассортировать». Но едва X или У приступают к разбору, как у Вас начинаются сомнения: почему так, а не иначе? Что есть истина? И Вы советуете: «Лучше ничего не осмысливая и ничего не приводя в порядок, просто держать карты в руке, хранить в памяти «мировую чепуху» для будущих времен, как материал, который кто-нибудь, когда-нибудь упорядочит». По крайней мере, «не отвлеченно» и без риска.
Но ведь и через двести-триста лет положение останется тем же. Почему у желающего произвести «чистку» не потребует опасливый человек (неверие в себя родит опаску) «мандат на истину», как Вы требуете его ныне от «Нового дома»? И наконец, так ли уж Ваша позиция безопасна? Лукавый Божьи карты спутал ведь не для того, чтобы они покоились без употребления. К несчастью, он их пустил в оборот, и, судя по тому, что мы проиграли, в оборот весьма удачный. Проиграли же мы дочти все, даже тело свое. Осталась — одна душа, — совесть с сознанием. На это и идет сейчас игра — очень тонкая, — и все мы без исключения в ней участвуем. Играть вслепую теперь — это верная гибель. Вот почему «Новый дом» и призывает к идейности — к выбору, к разбору. Пора бы, в самом деле, разобраться немножко и в себе, и, значит, и в картах — какая от Бога, какая от лукавого. Можно отвертываться, обманывать себя, будто за нас ответят какие-то грядущие поколения… Ответят или нет, но мы-то пока проиграем наше последнее — совесть и душу, — т. е. все мы, и я, и Вы, — «смертью умрем».