Литературные воспоминания
Шрифт:
рабочее» поколение, оно — «основа для всего дельного, полезного и
благородного». По его убеждению, Россия, вступившая на путь мирного
прогресса и прозаического дела, не нуждается в «героическом элементе», в
появлении «чрезвычайных, огромных личностей, так высоко ценимых Западной
Европой». В России уместен лишь «домашний героизм», то есть будничный и
упорный труд сообща «образованных и благонамеренных людей» на почве
легального прогресса.
Как
русской литературе в период демократического подъема, носила политически
актуальный характер. Речь шла не об исторической справедливости в отношении
к типу «лишнего человека»; спор шел о том, кому быть идейным вождем, кому и
куда направлять ход исторических событий — либералам или демократам, к
жалким реформам по указке царизма или к решительной революционной
развязке.
В эти годы Анненков возобновляет приятельские отношения с Герценом, приветствует его лондонские издания; ему особенно импонирует обличительство
в «Колоколе». В то же время он восхищается статьями прямого идейного врага
Герцена — Б. Чичерина, вместе с Боткиным и Дружининым питает глухое
недоброжелательство к Чернышевскому и Добролюбову, ко всей линии
«Современника», печатается в «Русском вестнике» Каткова, вызывая этим
неоднократные нарекания со стороны Герцена.
Чем дальше развиваются события, тем Анненкова все больше и больше
тревожит нарастание демократического подъема — и брожение среди крестьян и
ожидании «поли», и твердая, последовательная линия Чернышевского и
Добролюбова, идущих во главе молодого поколения
Известно, что Анненков был одним из тех, кто, используя старые
приятельские связи и играя на либеральных иллюзиях Герцена, спровоцировал
его выступления в «Колоколе» в защиту «лишних людей» от нападок
«желчевиков» из «Современника».
В 1856—1861 годах Герцену и Огареву казалось, что в лице Анненкова они
имеют верного, испытанного друга, близко стоящего к ним по убеждениям. В
действительности Анненков был так же далек от них, как В. Боткин или К.
Кавелин. Когда в «Колоколе» от 1 февраля 1861 года появилась статья Герцена
«Провинциальные университеты», в которой свежие силы молодой
демократической России противопоставлялись монархическому либерализму, Анненков писал Тургеневу 11 февраля 1861 года: «Недавно я прочел в заметке
12
одного моего приятеля — и нашего,— что настоящие люди у нас в Харькове, Казани и в других отдалённых местах. Счастливец! Он один их и видит; для нас
это тайна.
Имея в виду один из проектов освобождения крестьянства, всевозможные
проволочки
Анненкову 20 ноября 1860 года: «А может, оно и лучше, может, развязка из
движения общественного невольно выйдет... Тебе все будет не вериться... Но сила
обстоятельств сильнее твоего неверия».
На самом же деле Анненков не «не верил», как думалось Огареву а был
принципиальным противником той «развязки» с крепостными порядками, на
которую возлагали надежды революционные демократы. Поборник «свободы»,
«европеизма» и «гуманности», он искренне ратовал за отмену крепостного права, а вместе с тем так же искренне являлся убежденным сторонником помещичьей
собственности на землю и «порядка» на основе просвещенного абсолютизма, гарантирующего «образованному меньшинству» из имущих классов
преимущественное положение в государстве. По-видимому, в беседах с Герценом
и Огаревым даже и в 1860 году Анненков держался куда «левее», чем был на
самом деле, и в этом они очень скоро убедились.
В письме к Тургеневу, озаглавленном «На другой день» (то есть от 6 марта
1861 года, так как царский манифест, подписанный 19 февраля, был объявлен в
столицах лишь 5 марта), ликующий Анненков недоумевал, почему народ так
безразлично отнесся к «освобождению», <будто... не получал никакого сюрприза, а только должное, ему следующее и за держанное слишком долго неисправным
плательщиком».
В письме к тому же Тургеневу под названием «Три неделя спустя -(от 25
марта 1861 года) Анненков по-прежнему славословит грабитель-скую
крестьянскую реформу как «русскую революцию», которая, в от-личие от
западных, совершается «во благонравии и в какой-то ceрьезности». Но в этом же
письме встречаются строки иной тональности. «Положения» очень сложны,—
пишет Анненков,— иногда идут наперекор народным понятиям о праве и
собственности и уже повсюду образуют нечто вроде тяжбы между владельцем и
крестьянами».
Массовые крестьянские волнения в степной полосе, последовавший в ответ
на царский манифест о «воле» и захватившие частью и родную Анненкову
Симбирскую губернию, личные его взаимоотношения с крестьянами в родовом
поместье Чирьково показали, сколь далек он был в свое» либеральной утопии от
реальной действительности.
Правда, Анненков по-прежнему краснобайствует насчет того, что по своему
характеру реформа, дескать, соответствует «исконным условиям русского
народного быта», но в действительности, на примере своих же собственных