Литературные воспоминания
Шрифт:
высших достижений передовой мысли сороковых годов,
Но произошло так, что сам Гоголь оказался впоследствии вне этого
движения, сблизился с реакционными кругами и стал противником тех идей и
стремлений, возникновению которых так мощно способствовал своим
творчеством. Как и почему это могло произойти? Когда более или менее ясно
обозначился тревожный поворот Гоголя в сторону ложных идей, которые
неминуемо должны были привести его к духовной катастрофе? На эти
Анненков и отвечает в своей первой работе в жанре воспоминаний — «Н. В.
Гоголь в Риме летом 1841 года» (1857).
Став фактически редактором «Библиотеки для чтения» с апреля 1856 года, Дружинин разослал своим приятелям примерный темник желаемых статей. В
ответном письме к нему Анненков сообщал: «Одну из этих тем, однако ж, за
которые, между прочим, Вам большое спасибо, и именно тему время
препровождения с Гоголем в Риме я непременно обработаю для Вас».
Работа писалась Анненковым в разгар споров между эстетской (Дружинин, Боткин, Анненков) и революционно-демократической критикой (Чернышевский, Некрасов) о судьбах «пушкинского» и «гоголевского» направлений. Когда
Дружинин называл эту тему, он, очевидно, рассчитывал получить от Анненкова
мемуар в духе эстетской точки зрения. Дружинин имел основание надеяться
именно на это, так как в своих критических статьях тех лет Анненков, например, 17
писал, что влияние Гоголя, следование его критическому пафосу привели
литературу к «односторонности» и «загрубению».
Однако Анненков-мемуарист оказался проницательнее Анненкова-критика, и из-под его пера вылились воспоминания, подтвердившие еще раз, сколь
плодотворной и актуальной была и в пятидесятых годах литературная традиция
Гоголя и Белинского. Не случайно Н. Г, Чернышевский так тепло отозвался о
работе Анненкова.
Воспоминания о Гоголе своим полемическим острием обращены, главным
образом, против реакционных славянофильских концепций духовного развития
писателя, в частности против издания П. А. Кулиша, на которое Анненков
неоднократно ссылается. В письме же к Дружинину он так отозвался об этом
издании: «Сия последняя книга, нет сомненья, крайне любопытна и вполне будет
полезна, если кто-либо возьмется написать на нее еще книгу».
Вопреки мнению славянофилов и даже самого писателя в «Авторской
исповеди», будто он и прежде был так же настроен, как и в период издания
«Выбранных мест из переписки с друзьями», Анненков дает духовный облик
Гоголя в движении. Он убедительно показывает, что «в первую пору своего
развития», в период «Миргорода» и «Ревизора», когда Анненков особенно близко
знал писателя, «Гоголь был совсем свободным человеком», чрезвычайно далеким
по
жизни, от мертвящего образа мыслей.
Иным нашел Анненков Гоголя в Риме летом 1841 года. Он развертывает в
очерке одну за другой картины роскошной итальянской природы, панораму Рима, передает впечатление от самой атмосферы и медлительного течения жизни в то
время в «вечном» городе и на этом фоне воспроизводит колоритный образ
Гоголя-страдальца, терзаемого сомнениями гениального художника, чуткого, человечного, но бесконечно одинокого со своими нелегкими и неотступными
думами о судьбах России, о своем гордом призвании пророка и наставника.
Анненков превосходно воссоздал аскетический по своему характеру образ
жизни Гоголя в Риме, показал его внутреннюю борьбу, прямо-таки скульптурно
обрисовал сцены переписки первого тома «Мертвых душ» под диктовку Гоголя
— в этих сценах писатель действительно встает перед нами как живой,— а затем, основываясь на эпистолярных и мемуарных материалах, уже как критик и
исследователь, завершил повествование о великом страдальце, идущем к
неминуемой душевной катастрофе.
Воспоминания о встречах с Гоголем в Риме принадлежат к лучшим
страницам Анненкова и по мастерству изображения — по умению автора
проникнуть в то, что Горький называл «психологией факта», и на этой основе
дать вдумчивый и разносторонний абрис характера, смело касаясь не только
великих черт, но и малых человеческих слабостей, свойственных Гоголю, как и
всем людям. А кроме того, воспоминания эти превосходно написаны — ясно, задушевно и образно.
В дальнейшем Анненков не раз касался в воспоминаниях и письмах
духовной драмы Гоголя. В «Замечательном десятилетии» он непрерывно
обращается в связи с характеристикой Белинского к произведениям Гоголя, 18
рассказывает о его нравственном надломе, о своих встречах и беседах с ним в
Париже и Бамберге, цитирует переписку, усилившуюся с выходом «Выбранных
мест из переписки с друзьями» и зальцбруннским письмом Белинского. Анненков
хорошо понимает, что эволюция Гоголя вправо, завершившаяся его духовным
крахом, чрезвычайно важный момент в идейной жизни сороковых годов,
требующий глубокого осмысления. Сам он в своих раздумьях пытается объяснить
эту драму ссылками то на «переходное время», то на утрату Гоголем за границей
«смысла современности», то на «разладицу между талантом и умственным
настроением», которая и свела писателя в могилу.
Все это безусловно имело место. Но беда подобных объяснений в том, что