Литературные зеркала
Шрифт:
Остановленное зеркальное отражение - подобие фотографии. Это сама жизнь, воспроизведенная, точнее, повторенная с определенными затратами на "трение", на технические издержки, потерявшая аромат подлинности. Это жизнь, ставшая вдруг безжизненной, потому что именно движение делает ее жизнью. Прежде всего, конечно, внутреннее, духовное, но и механическое тоже. Зеркальное отражение как бы равно самому себе (а не своему объекту).
Портрет, а говоря более общо, картина - это претензия на жизнь, эквивалент жизни, который представляет ее при помощи взятых у натуры, но пересозданных в новом материале деталей - и фантазии художника.
Прибегнем к лаконичному языку аналогий: зеркало- это документалистика, а картина, портрет, живопись -это художественная проза. Зеркало - репортаж. Портрет - роман. Но зато зеркало, ставшее предметом живописи, зеркало в картине, зеркало в портрете - это сложный образ, пользующийся всей палитрой всех искусств, всех жанров - и документальных, и художественных. Еще более сложный образ - зеркало, переведенное из зрительного ряда - в умозрительный, из реальности или из живописи - в литературу.
В мировой "нарциссиане" выделяются, по-моему, два полотна - и, соответственно, два автора: Караваджо и Дали. Караваджо видит своего героя в достаточно традиционном повороте: юноша склонился над водой, что называется, лицом к публике, анфас, и встречается со своим отражением тоже анфас, лицом к лицу. На лице: любопытство, восторг, мятущаяся искательность - и мука.
Есть в таком решении темы нечто лобовое - и это чувство укрепляется позой героя, словно бы отводящего нападки судьбы странным движением одновременно и мятежно-человеческим, и бодливо-инстинктивным. Это - от верности литературному оригиналу. Но иллюстративный буквализм картины снимается нежностью, душевной интимностью авторского отношения к герою. Художник любит своего Нарцисса, его пронзительную в своей естественности красоту.
Уникальна колористическая гамма картины. То, чему живописцы Ренессанса придали бы звучание розового тициановского хрестоматийного глянца, выполнено здесь в условно-голубых тонах, с каким-то фарфоровым подтекстом, правдиво - если к сказочной реальности применимо понятие "правда"! воссоздающим атмосферу мига, мифа, мира. Этот мир, с одной стороны, объемлет вселенную, а с другой - едва ли превосходит масштабами деревню, где все друг другу родичи - за вычетом одного-двух вернувшихся командировочных,- эти за давностью лет забыли о своих корнях, но еще вспомнят, вспомнят...
Непонятно, как, да и почему голубой цвет с оттенками темной глазури столь мощно передает настроение синтеза: камерность - и всесветность. Но у этого цвета фантастическая способность инсценировать мифологическую тайну.
Тот факт, что Дали, как мне кажется, перенял у Караваджо краски для своего знаменитого парящего Христа,- вот аргумент в пользу сей гипотезы. Там тоже избран ракурс прямого "пикирующего" выхода на аудиторию. Небесная чернота, откуда выдвигается на передний план - в своем полете или, быть может, размышлении - Христос, истаивает в темную синеву, а затем, поближе к земле, где рыбаки готовятся выйти в море, сменяется знакомой уже нам голубизной - голубизной рассвета. И так могущественна она, что освещает собою всю картину, прочь отбрасывая тяжелый бархат тьмы. Только что зрителя давила безнадежность - как камень на груди. И вот она мигом испарилась.
Может быть, и Караваджо дарует Нарциссу надежду? Восстает против первоисточника?
Дали жертвует "похожими" подробностями, но зато выходит на самую суть Овидия: его поэма называется ведь "Метаморфозы", и как раз метаморфозы интересуют художника.
Метаморфоза Нарцисса может восприниматься и пониматься как аллегория назидательного толка: "не поступай плохо, и тебе будет хорошо" - отсюда столь частое использование этого эпизода в качестве поучения. Но художнику Дали чужды морализаторские цели и пропагандистские заботы, столь часто обуревающие Дали-теоретика. В Нарциссе его занимает динамика развития в представимых, реалистических формах, никак не нарицательные смыслы звонкого имени.
Перед зрителем - как бы фантазия по мотивам науки, нечто вроде забавных рисунков, мелькающих на полях популярных брошюр на естественные темы. Вот, дескать, как бы оно могло произойти - если согласиться, что такое вообще могло произойти.
С другой стороны, очевидно, что проблема происхождения видов вполне безразлична Дали, что никаких карта, ночных комментариев к биологии или ботанике давать он не собирается. Его цель - перевоплотиться в Овидия, предложить модернизированную версию древней фабулы - на манер того, как это водится нынче у драматургов - Сартра, Дюрренматта или Ануя. <;
Иллюзию заново переживаемой на сегодняшний лад трагедии поддерживает деятельность персонажей второго плана, настойчивый фон "главного" события. Там, позади, таинственные фигуры в тогах вершат торжественный танец, чуть сбоку пламенеет устрашающий багрянец (геенна огненная? термоядерная "топка"?) и грызет кости какая-то собака. Что это? Мистерия в храме справедливости, вынесенная под открытое небо? Каннибальский пляс на костях поверженного врага? Костюмированная античность? И то, и другое, и третье. Но прежде всего - контекст современности, театрализованный намек на условность изображения, календарная информация: то, что вы видите, происходит сейчас, у вас на глазах, и пускай никого не введут в заблуждение одежды - они только что взяты напрокат у оперной кастелянши.
Метаморфоза Нарцисса у Дали осуществляется над рекой, при посредстве реки, так сказать, на глазах у реки. Отражение стало оружием возмездия за нимфу, которая, как и все нимфы, была, видимо, повелительницей рек, а значит, и отражений. И вот на картине отражение провоцирует события - и оно же их фиксирует. Отражением все начинается - и все кончается. Круг замкнулся. А весь этот процесс во всех его деталях, со всеми его перипетиями забран в рамки зеркала.
Существен еще один весьма современный признак картины - ее изобразительная стилистика, новая по сути. Ведь синхронное наличие на полотне двух образов Нарцисса, которые, по логике вещей, пребывают во времени раздельно,- явный проблеск кинематографической концепции мира.