Литературный призрак
Шрифт:
Отцы пресвятые угодники. Ядовитый шип вонзился, выгнулся, переломился.
Но Руди только вздохнул и поднял глаза на начальника службы безопасности.
— Кто эта женщина? Ваш новый начальник?
— Я государственный служащий, — огрызнулась Петровна, — И зарплату мне платят, чтобы я охраняла народное добро от воров!
— Прекрасно, — сказал Руди, по-прежнему не глядя на Петровну, — Тогда осмотрите залы музея. Выявите, каких картин недостает, и догоните моих уборщиц. Это известные во всем мире музейные воры, их разыскивает Интерпол. Просто они загримировались старушками. Они увели картины из-под самого носа вашихже
Руди сел и развернул газету.
За несколько секунд мое сердце успело сделать ударов двадцать, не меньше.
— В этом нет никакой необходимости, — сказал начальник службы безопасности, глядя зверем на Петровну, — Решения тут принимает начальник службы безопасности. А не дежурная по залам.
Руди поднялся.
— Очень рад это слышать.
Он обошел Петровну, оставив ее вариться в собственном соку. Других соков она в жизни, наверно, не пробовала. Сквозь дверное стекло я видела, как Руди погрузил третий полотер в багажник своего фургона, все еще стоящего на погрузочной площадке. Бумаги он оставил на столе, чтобы я захватила их и смогла пойти за ним. Мы же профессионалы, суперкоманда. Он ждал меня в багажном отсеке фургона, сохраняя полное спокойствие.
— Детка! — сказал он, когда я подошла. — Сначала я заеду к Джерому, скину груз. И сразу к тебе. Только встречусь с человеком Грегорского.
— С каким человеком? С Сухэ-батором?
— Не важно. Я быстро!
— Я люблю тебя, — сказала я.
Что еще я могла сказать?
Кончиками пальцев он коснулся моей груди и спрыгнул, все еще на погрузочную площадку, чтобы взять четвертый полотер, тот самый, в станине которого был спрятан контейнер с Делакруа.
Еще немного, еще совсем немного.
— Что, Латунская, довольна?
В багажный отсек фургона просунулась голова Петровны.
Почему она нарушила бойкот именно сейчас?
— Неужели вы научились говорить? Ушам не верю!
Она закинула в рот жвачку и стала остервенело жевать, сложив руки на груди.
— Неужели ты, тварь, думаешь, что тебе все сойдет с рук?
— Не понимаю, о чем вы?
Она ухмыльнулась, не прекращая жевать. Я растерялась. Что делать? Откуда она узнала?
— Хватит ломать комедь, Латунская! О твоих делишках всем известно!
За спиной у нее в слабом свете, падавшем с крыльца, я увидела Руди: он осторожно крался с разводным ключом в руке, приложив палец к губам. В моем воображении пронеслось, как металлический предмет тяжело опускается ей на макушку, и я почувствовала… Не знаю, что я почувствовала. Отвлекай ее, заговаривай зубы, приказала я себе. Я испугалась и раздвоилась: одна половина меня хотела ее предупредить, но другая жаждала мести и крови.
— И что же это за делишки, интересно знать?
А тело можно будет бросить в болотах по дороге в Финляндию…
— Хватит ломать комедь!
Этот нехороший огонек у Руди в глазах, он от кокаина. Жопа Петровна думает, что загнала меня в угол. Черта с два. Скоро вороны выклюют ее свинячьи глазенки. Бездомные собаки будут драться из-за ее потрохов. Тем, кто сильнее, достанутся самые лакомые кусочки. Ее жизнь в моих руках, а она даже не догадывается об этом. Больше я не хочу спасать ее. Нужно перестать смеяться… Она все жует и жует жвачку, ее жирное лицо дергается, жирное лицо, которое даже самый лучший косметолог не сделает краше.
— Метишь на должность главного хранителя, да? С диванчика на его кресло! Ты просто бесстыжая шлюха, Латунская, вот ты кто! Шлюхой родилась и шлюхой подохнешь!
Руди опустил разводной ключ, а я захохотала и плюнула ей в лицо. Петровну как ветром сдуло.
Я докурила сигарету. Исчезли даже летучие мышки. Что же неладно?
Все в порядке, говорю я себе, все в порядке. Смотрю на циферблат: два часа двадцать четыре минуты ночи. Картина уже у Джерома, Сухэ-батор уже передал деньги от покупателя, мне пора упаковывать чемоданы для отъезда в Швейцарию. Наконец-то после стольких лет я вырвусь на свободу! Во времена железного занавеса Швейцария, до которой рукой подать, казалась такой же недосягаемой, как Изумрудный город! Последний лестничный марш. Ничего удивительного, что я нервничаю. Как-никак украла картину стоимостью полмиллиона долларов.
Стучу условным стуком, чтобы доставить Руди удовольствие. Никто не открывает. Что ж, это естественно. Руди еще не успел вернуться, но он будет с минуты на минуту.
В прихожей нажимаю клавишу выключателя, но лампочка разбита. Нажимаю выключатель в коридоре, но лампочка тоже не горит. Как странно. Наверное, отключили электричество. Я прекрасно обойдусь без электричества, зачем оно мне сейчас? Разгар белых ночей, на западе полусвет-полумрак и огни Млечного Пути. Захожу в гостиную. Кофейный столик перевернут. Мои нервы вот-вот порвутся.
В комнате погром.
Полки сорваны со стен. Телевизор разбит. Вазы на полу. Из шкафа вынуты все ящики, содержимое раскидано по полу. Картины сняты со стен и порезаны на мелкие кусочки. Платья изодраны на ленты. Осколки стекла торчат из ковра, как зубы динозавра.
Кто так поступил со мной? Этот разгром, эта тишина.
Это не Руди, нет.
А что с ним, господи? Жив? Убит? Похищен?
Какая-то тень подергивается под обломками обеденного стола. Я напряженно всматриваюсь в теплый сумрак. Горло сводит судорога, не могу сделать вдох. Это лужа крови, почти черная в сумеречном свете. Из-под стола доносится еле слышный всхлип…
Боже мой, боже мой! Няма, моя бедная Няма! Я опускаюсь на четвереньки и смотрю под стол. Вместо задних лап торчат в разные стороны осколки костей. Надеюсь, боли она уже не чувствует — конец совсем близок. Она смотрит на меня, ее взгляд спокоен, как у Будды, смотрящего где-нибудь с вершины холма на солнце. Она испускает дух, и я остаюсь в одиночестве, не понимая, что же произошло.
Что-то ужасное, зародившись в болотах, плывет вниз по Неве. Не спешит поначалу, плывет на спине, пока не добирается до моста Александра Невского. Там оно проползет под опорами и, выбравшись из воды, поволочет по улицам свои лапы — и зубы — за мной…