Литературный призрак
Шрифт:
Я тоже сажусь за стол. Очень симпатичная квартира. За домом — небольшой заросший сад. Перед домом — высокий тротуар. Человечьи ноги, собачьи лапы, колеса инвалидных колясок. На сосновом комоде — коллекция CD с популярной музыкой. В духе принцессы Дианы: Элтон Джон, Паваротти, «Времена года». На стене — китайский ковер. На камине — целый зоопарк из языческих скульптурок зверей. Терракотовые изразцы и японские абажуры. Интерьер из воскресного приложения к «Дейли телеграф».
— Отсутствие сожалений поутру действует освежающе, — делюсь с ней своим хорошим настроением.
Она смотрит на меня поверх газеты.
— А почему должны быть какие-то сожаления? Мы же трезвые люди, — Она дожевывает кусок яичницы и
— Ты права.
Мне на язык попадает кусочек чили, запиваю его водой.
— Может, нам, как трезвым людям, еще разок в стельку напиться?
Кати обдумывает мое предложение секунд пять, не меньше, и отрицательно качает головой:
— Нет, Марко, нет. Не стоит.
Надо же, до сих пор помнит мое имя.
— Ну, ясненько.
Наливаю себе еще кофе.
— Кати, надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос неуместным. Я видел в туалете фотографию и подумал — может, я вторгся на чужую территорию?
— Это моя личная территория, больше ничья. На фото мой муж. Мы развелись, я уехала, а он вскоре умер.
Еле удерживаюсь от неуместного хихиканья.
— Мне очень жаль… Не знаю даже, что сказать…
— Он был ужасный дуралей. Всегда хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним. Это случилось четыре месяца назад. В Гонконге. Вскоре после Уимблдона. Диабетическая кома. Не сумели вовремя поставить правильный диагноз.
Выдержав пристойную паузу, спрашиваю:
— Хочешь еще тостов?
— Спасибо.
Раздается звонок в дверь. Кати идет открывать.
— Кто там?
— Посылка для миссис Форбс! — кричит мужской голос.
— Мисс Форбс! — глядя в глазок, отчеканивает Кати тоном дрессировщика, в сотый раз повторяющего собаке простейшую команду, — Мисс! Мисс!
Она открывает задвижку, и в прихожую вваливается парень в голубой куртке, с огромными, как у шимпанзе, ушами. Он бухает перед собой тяжелый ящик. При виде меня у него на лице появляется выражение типа «Отлично, Сирил!» [49] .
49
«Nice One, Cyril» — песня британской группы Cockerel Chorus,большой хит 1973 г.; посвящена футболисту из команды «Тотнем сперз» Сирилу Ноулзу (1944–1991) и состоит из одного куплета:
Отлично, Сирил! Отлично, браток! Отлично, Сирил! Наддай еще чуток!— Распишитесь, пожалуйста, вот тут, миссФорбс! — говорит он.
Кати расписывается, и он уходит.
Мы смотрим на ящик.
— Хороший большой подарок, — замечаю я, — У тебя что, день рождения?
— Это не подарок. Это моя законная вещь. Поможешь? В шкафчике под раковиной — молоток и плоскогубцы, в коробке со всякой чепухой…
Мы отдираем крышку от ящика, и боковые стенки отваливаются.
Кресло королевы Анны.
Мысли Кати витают где-то далеко.
— Марко! — говорит она. — Спасибо тебе, завтрак был отличный. И вообще… Но сейчас тебе лучше уйти… Ты хороший парень. Прошу тебя…
Ее голос дрожит.
— Ладно, — киваю я. — Можно хоть душ принять?
— Пожалуйста, уходи.
Осень засыпала улицы листьями. В воздухе пахнет дымом. Еще нет и десяти утра. Чуть морозно, и солнце, и туман, все сразу. Успею к Альфреду до полудня, от него — к Тиму Кавендишу и вечером непоздно буду дома, чтобы встретиться с Джибриэлем. Заходить домой сейчас нет смысла. Лучше пусть от меня весь день пахнет ночным сексом.
Да, Кати Форбс не была бесстрастнейшей особой, но гораздо лучше, чем та безбашенная леди из Кэмдена, которая привязала меня к кровати кожаными ремнями, выпустила на меня своего ручного тарантула и снимала на видео.
— Перестань орать! — орала она, — Хоббит ничего тебе не сделает! У него удалены ядовитые железы.
Впрочем, к черту Хоббита с его железами. Если я представился писателем, а не барабанщиком, значит, я высоко оценил интеллект Кати. Вот даже как. Впрочем, судя по утру после Ночи Со Мной, на нее не произвел большого впечатления вечер перед Ночью Со Мной. В течение дня мне приходится менять множество «я», и каждое зациклено на себе. Особенно это касается «я, которое валяется в постели» и «я, которое принимает душ». Вечернее «я» питает к этой парочке глубокое отвращение.
На самом деле я барабанщик. Нашу группу я назвал «Музыка случая». В честь романа, который написал этот парень из Нью-Йорка [50] . Мы — «беспорядочное музыкальное товарищество», как я выражаюсь. Нас десять человек, каждый играет, на чем ему заблагорассудится. И вдобавок у большинства из нас весьма беспорядочный стиль жизни. Играем в основном свои собственные вещи, хотя, если с наличными туго, исполняем все, за что заплатит любая задница в зале. Нам уже предлагал контракт один лейбл. Крупнейший в Южной Бельгии. Но мы решили подождать предложения посерьезней — от «ЭМИ», например. «Музыка случая» очень популярна в Словакии, кстати. Прошлым летом мы отыграли там несколько концертов, нас здорово принимали.
50
«The Music of Chance» (1990) — роман Пола Остера, в 1993 г. экранизированный Филипом Хаасом. По-русски и книга и фильм известны под названием «Двойная ставка».
Вообще-то я и писатель тоже. Точнее, литературный неф или литературный призрак, как вам больше нравится. У меня вышла одна книга — автобиография некоего Денниса Максона, в восьмидесятые годы он играл в крикет за сборную. Дождливое было время. «Ураган на распутье» заслужил высокую оценку «Йоркшир пост». «Кто бы мог подумать, что Максон владеет пером так же блестяще, как и клюшкой!» Окрыленный успехом, я взялся за вторую книгу, над которой и тружусь сейчас. Это история жизни пожилого гея Альфреда, рассказанная им самим. Он живет рядом с Хэмпстед-Хит вместе со своим бойфрендом Роем, который моложе его, правда ненамного. Я прихожу к ним раз в неделю, Альфред вспоминает свою молодость, я конспектирую, а потом за неделю превращаю эти наброски в связный рассказ. У Роя отец — канадский сталелитейный магнат, и он (Рой, а не отец) платит мне каждую неделю. На эти деньги я и живу — снимаю квартиру, хожу в бар.
В лабиринте улиц северо-восточного Лондона немудрено заблудиться. Похоже, я сбился с пути. Улочки, петляя, приводят то в тупик, то в чисто поле. Помню, несколько месяцев назад, когда я где-то в Хаммерсмите трахался в фургоне всю ночь с чемпионкой Уэльса по кикбоксингу, она сказала, что Лондон напоминает гигантский лабиринт с крысами. Я согласен. Но только с одной поправкой — крысы любят свой лабиринт.
Все трещины на тротуаре присыпаны листьями. В детстве я мог часами пинать опавшие листья, стараясь не попасть ногой в собачье дерьмо или в трещину. Раньше я был суеверным, теперь и это прошло. Раньше я верил в бога, теперь и это прошло. Потом я был марксистом. Мы стояли вместе с лидером нашей партийной ячейки у выхода из подземки и приставали к прохожим — что они думают о боснийском вопросе. Конечно, большинство пожимали плечами и отворачивались. «Похоже, сэр, у вас нет своего мнения на этот счет?» Брр, вспомнить стыдно.