Литературный призрак

Митчелл Дэвид Стивен

Слишком уж хороший выдался день, жалко отравлять его проблемами. Свет такой золотистый, тени такие легкие.

В Лондоне появилось много нового, чего не было в ту пору, когда Альфред гнался по кругу за Альфредом. Взять хотя бы все эти самолеты, которые садятся в Хитроу и Гатвике. Плотина на Темзе. Купол Миллениума. Сентер-Пойнт, детище шестидесятых. Сгораю от желания — вот бы кто-нибудь взял да взорвал эту гигантскую пепельницу на пьедестале. Канада-Тауэр в доках, сейчас сияет на солнце и напоминает мне почему-то зеркало в стиле ар-деко в комнате Шелли. Шелли из Шепердз-Буша, в западном районе Лондона. Приехала туда по зову этого, как его… Как же его звали, этого парня? Работал на «Бритиш оксиджен».

А ее соседка по квартире Натали, она уверовала во Христа и приехала по Его зову. Одним дождливым днем Шелли, Натали и я составили Святую Троицу, укрывшись стеганым одеялом Шелли. С тех пор Натали значится у меня под рубрикой «крайне неустойчивый элемент».

Город —

это океан, который хранит в своих недрах все, что ты потерял. И выносит на берег потерянное другими.

— Потрясающий вид, правда? — обращаюсь к мужчине с рыжим сеттером.

— Чертова задница, а не город!

Лондонцы не боятся выругать Лондон именно потому, что в глубине души уверены: нам повезло жить в прекраснейшем из городов мира.

Выхожу из автобуса на Оксфорд-стрит, народу полным-полно. Оксфорд-стрит торгует остатками былой роскоши — как рок-фестиваль в Гластонбери или Харрисон Форд. От выхлопов здешний воздух имеет металлический привкус. Обувные лавки «Доктор Мартенс» подавляют меня. Гигантские музыкальные магазины заранее убивают надежду совершить чудесное открытие. Универмаги полны вещей, рассчитанных на тех людей, которые, переезжая на новую квартиру, ничего не должны таскать сами: ванны, которые подошли бы Ниро Вульфу [58] , с позолоченными ножками или фарфоровые собаки-колли в натуральный рост. Из ресторанов быстрого питания у Мраморной арки выходишь более голодным, чем вошел. Единственная путная вещь на Оксфорд-стрит — испанские девчонки, которые расплачиваются за уроки английского тем, что раздают рекламные листовки о скидках на курсах английского языка в районе Тотнем-Кортроуд. Джибриель однажды здорово провел время с одной из них — притворился, будто он только что из Ливана и не знает ни слова по-английски. В киоске возле Оксфорд-Серкус покупаю Поппи футболку с поросенком, чтобы порадовать ее. Выбрал подлиннее — будет вместо ночной рубашки. Прохожу мимо рекламы туристического агентства, точнее, впечатываюсь в нее под внезапным натиском массы человечьих тел, и чувствую себя слабеньким стариком, и теряю из виду полоску неба, и…

58

Тучный детектив, герой романов Рекса Стаута (1886–1975).

И там я найду покой, ибо медленно, как туман, Сходит покой к сверчкам утренней росной пылью; Там полночь ярко искриста, полдень жарко багрян, А вечер — сплошные вьюрковые крылья. Встану я и пойду, ибо в час дневной и ночной Слышу, как шепчется берег с тихой озерной волною; И хотя я стою на сером булыжнике мостовой, Этот шепот со мною [59] .

А знаете, что самое ужасное в моей литературной барщине? То, что никогда не напишешь шедевра. А если и напишешь, никто не узнает, что это ты написал.

59

Второе и третье (из трех) четверостишия стихотворения ирландского поэта У. Б. Йейтса «Остров Иннисфри» из сборника «Роза» (1893) цитируются в переводе А. Сергеева; первое четверостишие приведено см. сноску 83. То же в переводе С. Сухарева («Остров на озере Иннисфри»):

Там мне спокойно будет: там с одежд рассвета тишина Стекает каплями в траву, где песенку сверчок сокрыл; Там ярким жаром залит день, мерцаньем ночь полна, И вечер полон ласточкиных крыл. Уйти хочу, уйти скорей: всю ночь и день-деньской Я слышу неумолчный плеск, озерную волну, Остановясь на перекрестке, на серой мостовой, И вслушиваясь в сердца глубину.

Мне пришлось прождать восемь минут возле банкомата, и за это время мимо прошло одиннадцать языков. По крайней мере, я столько насчитал, насчет восточных могу и ошибаться. Я потянул носом. Запах слизи, покрывающей лондонские булыжники, достиг моих обонятельных анализаторов. Мм-да. Прелесть. Рядом с банком — магазин, в котором продаются одни телевизоры. Широкие, узкие, плоские, кубические, сферические и такие, которые одновременно показывают вам всю ту чушь, которую вы упускаете на тридцати каналах, пока смотрите чушь на выбранном одном. Я понаблюдал, как

регбисты из Африки выиграли у англичан три раза по три очка, и сформулировал закон Марко об Аналогии Соотношения Случайного и Неизбежного с Видеозаписью Спортивного Матча. Он гласит: пока игра не записана на видео, она — замкнутое пространство взаимодействующих случайностей. Но как только матч записан, любая мелочь из возможной становится необратимой. Прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно: вот на этой пленке, которую можно взять в руку. На пленке нет ничего случайного, любое движение человека или мяча предопределено. Так что же тогда является законом нашей жизни — случайность или неизбежность? Ответ относителен, зависит от момента времени и точки зрения. Пока ты находишься внутри своей жизни, все в ней для тебя случайность. Если ты вышел за ее пределы и смотришь со стороны, будто читаешь книгу, все — сплошная неизбежность.

Не знаю, как для вас, а для меня жизнь — колодец, и я нахожусь внутри. Погрузился по шейку, но дна пока не достиг.

Меня мучает острое желание поймать такси, доехать до Хитроу, сесть в самолет и улететь куда-нибудь подальше, где людей поменьше. Монголия — самое подходящее для меня место. Но мне не на что добраться даже на метро до Хитроу.

Вставляю карточку в щель и умоляю коварного бога-покровителя племени банкоматов послать мне двадцатипятифунтовую бумажку. Меньше никак не хватит, чтобы напиться в обществе Джибриеля. Чертова машина глотает мою карточку с потрохами и советует обратиться в обслуживающий меня филиал банка. Я рычу и щелкаю пальцем по экрану. Что проку в Йейтсе, если выпить не на что?

Пышнотелая индианка с красной точкой на лбу пробасила у меня за спиной с бруклинским акцентом:

— Какой облом, да, малыш?

Не успел я ответить, как голубь с карниза насрал мне прямо на макушку.

— Сегодня не твой день, малыш… Держи салфетку…

Литературное агентство Тима Кавендиша находится в темном переулке возле Хеймаркета. На третьем этаже. Со стороны здание выглядит просто шикарно. Вращающаяся дверь, над ней навес, на нем флагшток. Оно предназначалось то ли для филиала Адмиралтейства, то ли для одного из этих дурацких клубов, куда женщинам вход заказан. Но теперь здесь находится Тим Кавендиш.

— Марко! Как здорово, что ты пришел!

Излишек энтузиазма настораживает гораздо больше, чем его отсутствие.

— Добрый день, Тим. Я принес три последние главы.

— Кидай наверх!

Одного взгляда на стол Тима достаточно, чтобы все понять. Стол некогда принадлежал Чарльзу Диккенсу. По крайней мере, так говорит Тим, и у меня нет причин ему не верить. На столе нет живого места: гора папок и рукописей, шеренга бокалов «Гленфиддих», которые можно принять за аквариумы, три пары очков, компьютер, которым он при мне ни разу не пользовался, переполненная пепельница, энциклопедия «Ниневия и Ур от А до Я», еженедельник «Скачки».

— Садись, садись! Выпьем по глоточку! Три первые главы я показал Лаванде Вильнюс, и она пришла в восторг! Я не видел ее в таком восторге с тех пор, как Родни написал биографию принцессы Маргарин [60] .

Я выбираю стул, на котором груда пониже, и начинаю аккуратно перекладывать стопки книг в блестящих твердых переплетах на пол. Они еще пахнут типографской краской.

— Да спихни этот хлам, и дело с концом! А еще лучше отправиться в Японию и швырнуть это дерьмо в морду этому гаду!

60

То есть принцессы Маргарет (1930–2002) — младшей сестры королевы Елизаветы II.

Смотрю на обложку. «Священные откровения Его Провидчества — новый взгляд, новый Мир, новая Земля. Перевела Берил Брейн». Над заглавием — портрет какого-то спасителя с восточными чертами лица: он вперил взгляд в сердцевину лютика, откуда на него, в свою очередь, глядит златокудрый младенец.

— Вот уж не знал, что ты занимаешься такой фигней, Тим.

— В жизни не занимался! Один приятель по Итону упросил, поклонник нью-эйджа. Были предупреждающие звоночки, Марко, были. Не прислушался. Мой итонский приятель заявил, что к новому тысячелетию наш рынок созрел для небольшой порции восточной мудрости. Берил Брейн, кстати, — одна из его подружек. Имечко в самый раз, а вот фамилия ей не подходит [61] . Но это к делу не относится. Мы как раз получили из типографии первую партию этого дерьма, когда Его Провидчество вздумал проповедовать свой новый взгляд в токийском метро с помощью отравляющего газа. Ты, конечно, помнишь репортажи об этом теракте в начале года? Его рук дело.

61

Brain (англ.) — мозг. Также имя Берил Брейн ассоциируется с именем британской писательницы Берил Бейнбридж.