Литературный призрак
Шрифт:
Лучше бы это был Диггер.
«Марко, это Роб. Я ухожу из группы — смотаюсь в Сан-Франциско, нужно срочно перепихнуться с Максин. Счастливо».
Да ради бога. Роб уходит из группы каждый месяц. Я в это время просто не пишу песен, в которых есть партия колокольчиков, только и всего. Остается последний барьер. Хоть бы не Диггер. Если он не сможет связаться со мной, значит, не сможет пригрозить.
«Дорогой Марко! Это я, Диггер со студии „Пыльная лачуга“. Как ты
Еще издевается, сукин сын. Сколько шуму из-за жалких полутора сотен! Господи, я же артист. Если б ему задолжал Мик Джаггер, он бы так не вонял, я уверен. Ладно, как-нибудь да выкручусь.
По вечерам я люблю распахнуть окна и сидеть, размышляя, пока комната сливается с сумерками за окном. Но сегодня нужно успеть посрать, принять душ, выкурить косячок и немного поспать — именно в такой последовательности, и все это до половины десятого, когда мы с Джибриэлем встречаемся в баре внизу.
Звоню Поппи, а у нее занято. Приступ ревности, который не на ком разрядить. Голубь садится на подоконник и окидывает взглядом мою комнату. Может, тот самый сукин сын, чье засохшее дерьмо я смыл только что с волос?
У меня мания голубиного преследования.
Теперь косячок под Кири Те Канаву [69] . Спасибо Джошу за траву. Забавно: иметь кучу женщин, не имея ни гроша в кармане, принадлежать к «поколению икс» и быть одиноким.
Моя комната здорово смахивает на методистскую церковь. Я сам — больше на дикаря-язычника. Чего мне не хватает, так это старинного кресла в стиле одной из минувших элегантных эпох. Как у Кати Форбс. Странно. Я могу вспомнить ее кресло, ее перечницу или форму ее сосков, но только не ее лицо. Разве что родинку в форме кометы.
69
Кири Те Канава (р. 1944) — новозеландская оперная певица, сопрано, мировая знаменитость.
После душа, весь чистенький, сворачиваю косяк, затягиваюсь несколько раз, и очертания потолка расплываются. Ух! Торфяной костер в развилке золотой ветви… У Джоша товар наивысшего качества. И знакомое чувство счастья наполняет меня до кончиков пальцев и волос, будто я — Гулливер, связанный по рукам и ногам лилипутами. Дальше ничего не помню. Потом вдруг — луна в оконной раме, надо мной склоняется Джибриэль.
— Эй, Марко! Скорей одевайся, парень! Где твой парадный костюм?
На губах вкус резины. На часах — без четверти десять. Когда я в последний раз спал нормально, всю ночь с вечера до утра? Как Джибриэль раздобыл ключи от моей комнаты? Я всегда запираю дверь, когда курю.
— Зачем костюм? Куда мы идем?
— В казино!
Я слишком расслаблен, чтобы расхохотаться прямо ему в лицо.
— Не смеши мои тапочки. У меня долгов больше, чем у правительства Бурунди.
— Потому-то мы и идем в казино, Марко! Возьмешь куш и раздашь долги!
— А, разве что…
— Я познакомился с такими людьми, Марко! У меня беспроигрышная система!
Я больше не в силах сдерживать смех — он вышибает, что там его удерживало, и разносится над холмами.
— Что тут смешного, парень? Спятил?
Я и сам не знаю, что тут смешного. И вообще мне сейчас не до веселья. Это скорее истерика. Я беру себя в руки, вытираю слезы.
— Ничего смешного, Джибриэль, ничего. В казино не пускают кого попало. А я как раз кто попало.
— Не беспокойся, Марко. На выходные приехал мой богатенький кузен из Бейрута. Уж он, будь спокоен, не кто попало. Он такой о-го-го! В казино не хватит золота, чтоб обналичить его кредитные карты! Пошли. Сегодня удача тебе улыбнется!
— Ты плохо влияешь на меня, Джибриэль.
— А для чего ж еще я тебе нужен. Король Марко, повелитель царства добродетели, пожелал хоть немного побыть плохим. И узри! Истинно говорю, услышал его мольбу ангел Джибриэль! — Его глаза сияют в полумраке. — У тебя не осталось травки, капитан Маркотик?
В баре в Блумсбери мы встречаемся с двоюродным братом Джибриэля. Вообще я стараюсь воздерживаться от скоропалительных суждений, но тут сразу ясно, что он — первостатейное дерьмо. Даже не назвал свое имя. Бывает, встречаешься с человеком — и через десять минут понимаешь, что он никогда не отвлечется от своей персоны. Богатенький кузен даже не удосужился снять темные очки, такой он крутой. С ним иранец средних лет по имени Кемаль, который бежал от революции в семидесятые годы. Улыбка у Кемаля просто радиоактивная. Он хлопает в ладоши и говорит:
— Вперед! Если не ошибаюсь, госпожа удача сегодня в хорошем настроении. А вы, мой друг, — обращается он ко мне, — вы — фанат «красного и черного»?
— Нет, такой макияж не в моем вкусе, — говорю я и ожидаю взрыва смеха в ответ, но его нет как нет.
Возьми это на заметку, Марко. При арабах никаких шуток на трансвеститские темы.
— Сегодня я буду зрителем, — продолжаю, — У меня проблемы с деньгами.
— Замучили кредиторы? — размыкает губы Богатенький Кузен.
Слово «кредиторы» он произносит очень зловеще, и я радуюсь, что не принадлежу к числу егокредиторов. В первый раз Кузен заметил мое присутствие.
— У меня их нет, — говорю.
— Счастливчик! Нет кредиторов?
— Денег нет.
— А-я-яй! Куда это годится? — сочувственно качает головой Кемаль, — Идти в казино без денег. Держи!
Кемаль шарит в сумке, переброшенной через плечо, и кладет мне на колени пачку бумажек, похожих на банкноты. Матерь божья! Это и есть банкноты.
— Нет, что вы, я не могу…
Но Кемаль не слушает меня. Он поглаживает бороду и улыбается Богатенькому Кузену.
— Наш друг Марко придет первым! Новичок всегда темная лошадка. Ставлю на новенького два против одного.
Кузен фыркает.
— Не советую! Шансы равны.
— Что значит «Марко придет первым»? — спрашиваю я.
Я чувствую себя пешкой в неведомой игре.
— Ты что, не сказал ему? — спрашивает Кузен у Джибриэля, а тот как-то шкодливо улыбается.