Литературный призрак
Шрифт:
— Марко, дружище, — начинает Джибриэль. — Кемаль и мой кузен хотят заключить пари — кто из нас выиграет в казино больше денег. Тебе выдали твою долю, чтобы ты мог делать ставки.
Я чувствую, что тоже начинаю шкодливо улыбаться.
— Мне никогда особо не везло в…
— Твой выигрыш остается у тебя, — прерывает Джибриэль. — Плюс тот, кто выиграет больше, получает удвоенную первоначальную сумму. То есть триста.
— Триста фунтов?
— Нет, триста чупа-чупсов. Что за дурацкий вопрос? Конечно, фунтов.
— Что-то он слишком волнуется, — встревает Богатенький Кузен.
— Ясное дело, волнуется, — соглашается
— Тем интересней для нас, — говорит Кемаль, — Правда, мой друг?
— А если я проиграю все деньги?
— Значит, ты проиграешь все деньги, — отвечает Кемаль, — В чем вопрос?
— А Кемаль проиграет мне пари, — уточняет Богатенький Кузен.
Так мы и отправляемся. Я, Джибриэль и еще два мошенника араба, с которыми я лишь десять минут как познакомился на заднем сиденье такси по дороге в казино. Всего, стало быть, четыре мошенника араба.
В пачке — 150 фунтов. Тридцать бумажек по пять фунтов, таких новеньких, почти хрустящих. Забавное совпадение, конечно. Как раз столько нужно, чтобы расплатиться с Диггером и вернуть барабаны. К сожалению, Богатенький Кузен и Кемаль подруливают со мной к кассе и велят поменять купюры на фишки раньше, чем я мог бы смыться и нырнуть в ближайшую станцию подземки.
Улыбаюсь, как ни в чем не бывало, и гляжу, как моя ударная установка превращается в тридцать пластмассовых кружков.
— А теперь, — говорит Кемаль, — каждый пойдет своим путем. Лично я уважаю покер. Встретимся в полночь на втором этаже. Запомните, Джибриэль и Марко, ровно в полночь. Если опоздаете хоть на минуту, пари отменяется. Ваша карета превратится в тыкву.
Богатенький Кузен намыливается в бар посорить деньгами и подцепить бабу.
— Джибриэль, — шепчу я, когда мы проходим мимо большой рулетки. — Они нас используют, как болванчиков. Что за херня, а? И на фига это им?
— Потому что они богатые мальчики, им скучно и хочется новых игрушек. Деньги для них ничто.
— А разве Коран не запрещает азартные игры?
— Лондон не подконтролен Мохаммеду. На немусульманской земле, с немусульманами играть дозволяется. Давай начнем. И пусть победит сильнейший.
Прежде чем сесть за стол, я побродил по казино. Разглядывал все кругом. Ковер и малиновый плюш навевают желание облачиться в ночную пижаму и тапочки. Мимо прохаживаются мужчины в смокингах, дамы в вечерних шелковых туалетах. Здесь, в свете люстр, можно увидеть очень странных и необычных женщин. Улыбающиеся персонажи, укрывшиеся от мира в уютном подземелье иллюзий. Молодой аристократ торжествующе орет, а пожилая дама каркает, как ворона. Сукно такое зеленое, а колесо фортуны такое желтое, как будто краски украдены в стране эльфов. Колесо рулетки вращается так быстро, что кажется неподвижным, а шарик — золотым электроном. Когда я выберусь отсюда, на Земле пройдет триста лет. Вокруг столов собрались разочарование и скука, тихое отчаяние и маниакальное возбуждение. Есть и просто зрители. Крупье работают как роботы, не глядя никому в глаза. Я задираю голову вверх, ищу видеокамеры, но потолок, как в телестудии, тонет в темноте. На стенах ни окон, ни часов. Панели орехового дерева, гравюры с изображением борзых и рысаков. Я захожу в зал, где играют в очко и в покер. Кемаль уже включился в игру. Возвращаюсь в свой зал, сажусь у стены, откуда видна рулетка, и заказываю
Проходит минут двадцать. Ко мне подсаживается мужчина, очень похожий на Сэмюела Бекетта [70] за несколько недель до смерти. Он хлопает себя по карманам в поисках сигарет, и я предлагаю ему свою пачку. Он вынимает парочку сигарет и степенно кивает.
— Новичок? Размышляете, как начать? — спрашивает он.
— Размышляю, как выиграть, — отвечаю я.
— Сейчас объясню. Что вас интересует, рулетка?
Он закуривает и жадно затягивается, как астматик, вдыхающий спасительный аэрозоль.
70
Сэмюел Бекетт (1906–1989) — ирландский писатель и драматург-абсурдист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1969 г.
— Значит, так, — говорит он, не вынимая сигарету и почти не открывая рта, — на американском столе два «зеро», поэтому шансов в два раза меньше. Лучше играть за французским столом. Если ставить на числа, то вероятность проигрыша на два целых семь десятых процента больше, чем выигрыша. Если ставить на цвета, то на одну целую тридцать пять сотых процента.
— Звучит не так уж плохо.
Сэмюел Бекетт с саркастическим выражением пожимает плечами.
— Все это накапливается. Итог зависит от продолжительности игры. После сотни ставок в проигрыше оказываются пятьдесят два процента игроков. После тысячи — шестьдесят шесть процентов. После десяти тысяч — девяносто два.
— А нет ли способа… как бы это сказать…
— Есть. В «очко». Запоминаешь таблицу вероятностных алгоритмов, а потом ведешь учет. Когда шансы складываются в твою пользу, ставишь много, когда против тебя — мало. В принципе ничего сложного. Одно из двух: либо ты выиграл, либо ты в заднице. Проще только пойти в лондонские таксисты.
— У меня по математике тройка. Может, мне лучше в покер?..
— В покер? В покере ты получаешь столько, сколько на самом деле стоишь.
— Сколько стоишь? Не думаю, что меня устроит такая сумма. А нет ли способа перехитрить рулетку?
— Так и быть, открою секрет. У казино существует множество способов обжулить нас в рулетке — микроиголочки, электромагнитики и так далее, но у понтера есть только один способ: адаптировать аэрокосмические методы наведения ракет к управлению траекторией полета шарика. И представьте, такой способ уже придуман.
— И что, получилось?
— В лабораторных условиях — да. Но в Вегасе схема не сработала. Хороший щелчок по носу, я думаю.
— Тогда, наверное, я лучше буду полагаться на случай.
Сэмюел Бекетт делает гримасу, которая означает: тогда и говорить не о чем. Мой трехсотфунтовый куш в выигрыше Кемаля ждет меня.
Сажусь к столу, опасаясь, что меня разоблачат как самозванца. Первую фишку ставлю на красное. Вот-вот я потеряю невинность, стану игроком. Смотрю, как шарик мчится и скачет по кругу. На что похож этот шарик? Ты же писатель, давай метафору.
Что ж, хорошо. Он похож на джинна, который кружится в дикой пляске, пока из него не выйдет все бешенство.