Литерный эшелон
Шрифт:
Астлей чувствовал: там, за горами и за одним морем произошло что-то неисправимое…
Дом градоначальника был недалеко. Туда вела сравнительно простая дорога – следовало пройти улочкой до тракта, а уж по нему, мимо острога добраться до нужного места.
Но Данилин решил срезать, направился через поселок.
Городишко был мал, заблудиться в нем нет ну никакой возможности – думал Андрей.
Однако все оказалось куда сложнее. Улицы то переплетались, становились узкими проходами, по которым пройти можно только нетолстому человеку, то и вовсе подло заканчивались тупиком.
Приходилось возвращаться, снова плутать, налетать в темноте на заборы, ямы, кучи мусора.
Городок спал, хозяева давно уж потушили лампы, свечи и лучины. Лишь где-то за окнами, за ставнями тускло горели перед образами лампадки.
От шагов Андрея просыпались собаки, и лаяли на него. Часто прятались в кустах у заборов, а потом резко кидались, пытаясь видимо напугать.
Вряд ли собаки не понимали, что от Данилина – опасности никакой. Он ведь не бросался на ворота, не лез через забор. Даже пистолетом не грозил. Но псов это не смущало – уж таков был их собачий порядок: облаять прохожего, напомнить хозяевам, пусть и спящим о своем наличии.
Андрей шел, желая выбраться хоть куда-то – хоть на околицу города, к тракту, к дому градоначальника. Но нет же, путаница улиц казался бесконечным. Было удивительно, как такой большой лабиринт поместился в таком маленьком городе.
И вот, наконец, когда Андрей был близок к тому, чтоб разбудить кого-то да спросить дорогу, он увидел странное, голое дерево, мимо которого проходил в самом начале скитаний. Только тогда оно было справа, а теперь слева…
Пройдя еще немного, Андрей увидел покосивший забор, за которым стоял дом докторессы.
Было слышно, как работает газолиновый генератор, горел свет яркий электрический свет.
Андрей прошел во двор, дверь в дом была открыта. Немного подумав, Данилин решил не стучаться. Прошел через сени в коридор. Под его ногами не скрипнула ни одна половица. Легкий сквозняк качал занавеску, что закрывала проход в зал. Сердце билось, словно пойманная в ладони птица. Андрею казалось, что сейчас он не просто убирает занавеску, а сейчас обнажит какую-то тайну.
Да что там какую-то! Данилин явно представлял какую: он вспомнил вкус губ Марии Христофоровны. Сейчас будет неловкость, шепот, поцелуи… И что-то еще.
За занавеской действительно была тайна. Но совсем, совсем другая.
Докторесса была в зале. Но совсем не обнажалась, как представлял себе подпоручик, а сидела за… Андрей сначала не понял, что это такое. Потом догадался по букету, лежащем на полу. Час назад Андрей положил его на пианино… Сейчас же инструмент был частично разобран. За снятой передней панелью были совсем не струны. Горели лампы, в мешанине проводов висели катушки, резисторы. На закрытой клавиатуре стоял телеграфный ключ. Было видно, что Мария Христофоровна только изготовилась к передаче: в одной руке у нее дымилась чашка с чаем. В другой она держала только что зашифрованное послание. И вот шифровка легла на пюпитр, рука – на телеграфный ключ. Раздался треск первых разрядов…
И тут Мария Христофоровна Тарабрина, урожденная Шлатгауэр, за своей спиной услышала совсем другой звук: сухой щелчок взведенного курка.
Мария обернулась – в лоб ее смотрел ствол «Нагана».
– Андрей! Вам не говорили, что входить к даме без стука невежливо?.. – спросила Тарабрина.
– Это что?.. Передатчик?
– Да. Германский. Модель «Сименс и Гальски». А я – немецкая шпионка.
Тарабрина-Шлатгауэр знала: главное ошарашить… И действительно, в глазах Андрея померкло, словно на всей планете наступила полночь. Он пошатнулся…
И тут же последовал удар. Горячий чай был выплеснут Андрею в лицо. Он как-то успел закрыть лицо от кипятка рукой, но тут же за жидкостью последовала чашка и блюдце.
Андрей сделал шаг назад, зацепился каблуком о порожек и рухнул назад, в коридор. Револьвер вылетел из руки куда-то в темноту под лавку. Тут же на подпоручика налетела женщина. Она хотела закончить бой одним ударом – в ее руке блестел ланцет, он был нацелен в горло Данилину.
Рядом стояла табуретка – Андрей схватил ее, прикрылся словно щитом. Ланцет глубоко вошел в древесину, пытаясь выдернуть Мария Федоровна только обломала свой инструмент. Тогда второй рукой она нанесла удар по лицу противника – метила в глаза.
Ударила по-женски, раскрытой ладонью.
Ногти впились в лицо. Андрей почувствовал боль, ответно смазал левым хуком, смел докторессу куда-то вправо.
Словно на уроке гимнастики Андрей кувыркнулся через голову назад, вскочил на ноги, в низкую стойку. Тарабрина-Шлатгауэр тоже поднялась на ноги. В ней осталось мало от той женщины, с которой Данилин целовался несколько часов назад. Меж этими женщинами разрыв был столь же значителен, как между домашней мягкой кошечкой и рысью…
Мелькнуло в голове: в училище Данилин боксировал лучше всех на курсе, отправлял в нокаут даже старших года на два. Но Шлатгауэр не только не была нокаутирована – она только махнула головой. Смахнула удар с лица, как некоторые пытаются смахнуть усталость. Потом, конечно, на месте удара останется синяк. Если это «потом», разумеется, наступит.
Они закружили по комнате. Андрей не тешил себя мыслью, что перед ним женщина, слабый пол. Напротив, в голове проносилось, что женщины живучи словно кошки, и их поведение лежит вне плоскости мужской логики.
Будто на тренировке обменялись ударами, оценивая защиту и умения друг друга. Дрались без слов, берегли дыхание.
И вдруг докторесса крутнулась волчком, и с разворота ударила ногой, целя в подбородок Андрею. Юбки несколько скрыли направление удара. Но Данилин поставил блок, ушел вниз, ударил почти футбольным подкатом, сам бросился в ноги докторессе.
И Мария Христофоровна не удержалась на ногах. Падая, схватилась за то, что подвернулось под руку – этим оказался резистор, установленный в передатчике.
Был бы это аппарат конструкции российской, то, вероятно, докторесса вырвала бы элемент с мясом. Но это был немецкий «Сименс-Гальски», сработанный на немецкую совесть. Электрический ток пронзил тело докторессы молнией, мышцы на руке свело, они еще крепче сжали горячий резистор.
В глазах плясали брызги электричества, безумие и мольба. Андрей понимал: чтоб спасти докторессу достаточно отключить генератор. Но вместо того Данилин перевел дыхание, затем пошел в коридор, долго искал по углам свой револьвер.