Литерный эшелон
Шрифт:
Но нет, тишина, лишь гул гнуси.
На тропинке появлялся и Грабе с Тарабриной. Они подходили к воде, затем недолгое время сидели в беседке.
– А вы чего не рыбачите?.. – спрашивал Аркадий Петрович, убивая комара.
– Да не рыбак я, – пояснял Андрей и Грабе. – Не мое это. Не могу я так вот сидеть и ждать, пока рыба подплывет и клюнет. Ее под водой не видать.
– Так в этом весь и смак! – от воды кричал Беглецкий.
Но Андрей оставался непреклонен:
– Нет, я больше по грибы люблю ходить. И на месте не сидится, и глаз нужен наметанный. Вот помню я теткой по чернушки ходил. Нет хитрее гриба!
– Хитрый гриб? Ну вы даете!!! – смеялись рыбаки. – То вы рыб не видели!
– Что вы там читаете?..– спрашивала докторесса.
– «Войну Миров» Уэллса.
– Тьфу на вас! – смеялся Грабе. – Умеете же испортить настроение.
После Грабе и Тарабрина удалялись. Куда и зачем – то было остальным неведомо.
По крайней мере делали вид, что неведомо…
Диспут
На мягких лапах ступала темнота.
По поводу вечера командиры экспедиции собирались тесным кругом попить чая, а в день воскресный – чего покрепче. По этому поводу ходили в гости друг к другу. То пили чай из самовара в павильоне, построенном на берегу реки. То делали это в избах, срубленных для ученых.
Впрочем, довольно быстро разделились: ученые, а присутствии военных чувствовали себя скованно. Поэтому они предпочитали собираться обособленно, говорить о своих предметах. Ответно военным эти вопросы были откровенно скучны. И, когда, очередное приглашение на чаепитие было вежливо отклонено, посыльный изобразил на лице скорбь глубочайшую, но выдохнул внутрь себя с некоторым облегчением.
Некоторое время непримкнувшим был батюшка Арсений. Сначала просто держался особняком ввиду своего духовного чина. Затем он стал посещать чаепития у ученых, полагая их людьми образованными и культурными. Это было действительно так, но все ученые в экспедиции изучали науки естественные, сыпали специальными терминами. Батюшка разговора поддержать не мог, поэтому чувствовал себя ненужным.
И в самом деле, когда он несколько раз не явился на чай к ученым – этого никто и не заметил.
Военных, даже самых, лучших батюшка Арсений считал совершенно ограниченными, испорченными существами. Ибо чего хорошего может сотворить с человеком юнкерское училище и бесконечная шагистика на плацу. То ли дело – духовная семинария.
Однако от приглашения на чай он не отказался.
В назначенный час поднялся по лесенке в небо, перешел на палубу дирижабля. Стюард провел его в салон.
Офицеры были уже там.
Во главе стола на правах хозяина сидел Сабуров. Ближе к нему – Попов и Грабе. Поодаль – есаул. Он пил чай, в разговор не вмешиваясь. На его лице было деланно дурацкое выражение лица: дескать, куда нам, сирым… Напротив него находились Данилин и Шульга. Они тоже пили чай молча, не влезая в разговор старших.
На столе стоял самовар, кофейник, нескольку бутылок со спиртным на разный вкус, впрочем, открытой была только бутылка коньяка. Сервиз был из мельхиора, сплава небьющегося. О необходимости такого свойства напоминал дирижабль. На ветру он качался, словно корабль на волнах.
Когда вошел батюшка, Сабуров сделал неопределенный жест: не то поприветствовал, не то предложил садиться. Не то и то и другое.
…И оказалось, что батюшка прибыл как раз вовремя: Сабуров как раз делился своими мыслями.
– Вот скажите, господа, я пятый год болтаюсь между землей и небом. Чувства, надо сказать потрясающие… Помню, как-то пришли японские крейсера, бомбардировали Владивосток. Батареи им отвечают… На земле смерть, металл… А я над этим всем вишу в корзине воздушного шара. А я, значит, по телефону руковожу огнем, направляю, стало быть… И сделать мне никто не может… Словно я Господь Бог…
– Гордыня человеческая… – пояснил отец Арсений, наливая чаек.
– Вот и я о чем… А тут, получается, что кто-то летает и выше нас. Гораздо выше… Что сие значит? Какие выводы надобно нам сделать?..
– Выводов я вижу несколько, – отвечал Грабе. – Во-первых, нам самим надо выбираться в космос – они смогли и у нас получится. Во-вторых… Да «во-вторых» вы и сами видите по своему кораблю: война будет подниматься все выше и выше… Небо перестанет быть мирным местом… Мы или наши потомки будут летать на кометах, как известный барон на ядре. Я все же полагаю: вероятна война миров, планет…
– Не дай боже… – пробормотал Попов.
Батюшка Арсений поглаживал кота по загривку. Когда ладонь шла от морды к спине, кожа натягивалась, веки приоткрывались чуть больше. Но как только рука оказывалась в воздухе – закрывались в дреме…
Он все же откупорил бутылку мадеры. Налил себе. Подумал, и милостиво наполнил бокалы, стоящие перед подпоручиками. Налил до половины.
– Господь всемогущ… – заметил батюшка. – Будет милостив – отвратит сию напасть от нашего народа.
В свой кофе Сабуров добавил коньяка, сделал глоток, словно заново осмотрел зал. Заметил батюшку, оживился:
– А вот скажите-ка мне пожалуйста… Во что пришельцы верили?
– Не могу вам этого сказать, – ответил Грабе, хотя вопрос обращался не столько к нему. – Пока наши исследования так далеко не продвинулись. Они вообще не продвинулись.
– Я так думаю… – заметил Сабуров. – Надобно найти в звездолете вещь совершенно ненужную. Наверняка она и будет частью их божественного культа.
– Что вы такое говорите! – ахнул батюшка. – Вы… Вы… Нигилист!..
– А что я такого сказал? Я ж не про Христа сказал, а про инопланетян. К слову сказать, никто пока не слышал ни о какой священной машине! Это тем более странно, что от машин проку поболее, чем от большинства идолов.
Попов, смакуя вино, заметил:
– У буддистов есть молельные колеса.
Но Сабурова уже было не остановить.
– Божество инопланетное вам не понравится, батюшка… Вот запустим мы небесную колесницу, полетим к небу, узрим Господа и окажется, что по его образу и подобию сотворены как раз не мы, а несчастные пришельцы…
– Может статься, они сотворены по образу Диавола…
– Так чертей совсем не так рисуют! Где у пришельцев рога и копыта?.. Где огнедышащий орган? Где запах серы наконец?.. Ну да ладно… Я о чем… Вот у нас тут инопланетный корабль. Это пока тайна для обывателей, но мы знаем, что наверху есть как минимум один населенный мир. Стало быть – множественность миров. Стало быть – Бруно сожгли зря. Опять же, стало быть – отцы католической церкви ошибались. А может быть и не только католической…