Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
Избушка свернула с дороги на опушку, дружина переменила строй, чтобы проскочить по узкой тропе, на которой стоял Леший с Дятлом на плече, а в трех шагах позади — мы трое.
Князь Остромысл оказался среднего роста, среднего возраста и вполне среднестатистической внешности человеком. Поместите его в толпу где-нибудь на Новом Арбате — и в момент затеряется. Хотя его, пожалуй, поместишь… Впрочем, и манеры его были вполне среднестатистические, без того величия, которое можно было бы ожидать от носителя такого титула.
— Оставим церемонии, господа. Время не терпит, так что к делу, сказал он, когда мы все спустились в мою землянку. Я так понял, что удостоился этой чести как первооткрыватель недоработки, сделавшей возможными кощеевы козни.
— Как мне рассказал
— Но мы не умеем ими управлять, — возразил я.
— Научитесь, это очень просто. Вот, держите. Это рекомендательное письмо, — Остромысл протянул нам свиток плотной желтой бумаги, скрепленный огромной красной сургучной печатью, а вот финансовое обеспечение, — у меня в руках оказалась маленькая карточка, с виду очень похожая на обычную кредитную или чиповую, хотя, как я догадывался, лишь совпадение назначений диктовало совпадение форм, — Учтите, господа, что с этой картой Вы получаете доступ ко всей казне княжества. Кощеевыми стараниями, она не столь полна, как хотелось бы. В любом случае, надеюсь на вашу ответственность. Ступы — на улице. Мне пришлось взять их из неприкосновенного запаса моей дружины, так что буду очень признателен, если вы их вернете. Поупражняйтесь недельку, и вы вполне осилите перелет. И еще, господа: постарайтесь вернуться сами, не на ступах, так вашим способом. Без вас будет гораздо сложнее доработать нашу платежную систему.
Я невольно проникся к князю уважением: за его вполне заурядной внешностью, определенно, скрывался весьма толковый руководитель, хотя и не без страсти к внешним эффектам, которые, может быть, как раз и были призваны скрасить заурядный облик.
На этом, собственно, визит Остромысла и закончился. Хотя, назвать это визитом можно было бы с очень большой натяжкой: так, человек по делу заехал на минутку — и дальше. А портфель Глюка так и не понадобился. Забегая вперед скажу, что и в Трое мы обошлись без него.
Князь влез в свою избушку, три дружинника — вместе с ним, оставив свои ступы, остальные заняли места в ступах. Закрывая дверцу, Остромысл крикнул нам, перекрывая шум ступ:
— Удачи, господа! Сообщите, когда будете отправляться, чтобы я мог вас проводить!
Избушка тронулась по тропинке шагом, выбралась на дорогу, поредевшая дружина выстроилась вокруг нее, врубилась мигалка, взвыла сирена, пробиваясь через шум, и вся процессия, набирая ход, скрылась за изгибом лесной дороги. — IX-
Летать на ступе действительно здорово. Управлять ею оказалось чрезвычайно легко, маневренность и скорость — выше всех похвал. Полет на ступе — удовольствие, сравнимое, разве что, с дельтапланеризмом. Но пробовали ли вы на дельтаплане зависнуть на одном месте, дать задний ход? Вы скажете: шум. Как выяснилось, его можно отключать! Ибо он играет исключительно ту же роль,
Так или иначе, к исходу недели тренировок мы вполне могли показывать класс группового пилотажа не хуже, чем эскадрилья "Голубые ангелы" ВВС США. А значит, пора было лететь.
Князь Остромысл обставил наш отлет целым ритуалом: напутственные речи князя и Лешего, сводный оркестр рожечников… Стартовали мы не с лесной поляны, а с площади перед красным крыльцом княжьего терема, на которой собралось едва ли не все население Москвы, а также лесной народ со всех окрестностей. Тут-то я и увидел наконец их всех: и лешие, и водяные, и домовые, и кикиморы, и звери лесные, и молодежь из университетов Западной Европы… И даже наш знакомый медвежонок, поклонник группы "Шокинг Блю", в этот раз оставил дома свой плейер.
И люди, и лесной народ стояли единой толпой, не видя друг в друге ничего необычного, да и что было видеть: если не считать лесных зверей или таких приметных фигур как лешие, в массе своей представители лесного народа отличались от москвичей разве что одеждой. Как я понял, лесной народ играл в местном обществе ту же роль, что Немецкая слобода во времена царя Алексея Михайловича. И как я понял, сам я тут считаюсь именно представителем лесного народа.
Я, кстати, впервые увидел здешнюю Москву. Располагалась она не на Боровицком холме, как можно было бы ожидать, а немного северозападнее, у впадения в Москву реку речки Сходни. В целом — вполне в духе исторических описаний: на холме, за деревянным частоколом, располагался княжий терем, неподалеку от него — казармы дружинников и подсобные постройки: арсенал, продовольственный склад, товарный склад… Все — бревенчатые, опрятные и добротные постройки, украшенные резными карнизами, наборной крышей из дранки, вычурными башенками… В целом — похоже на зимний корпус Покровской церкви в Кижах.
Столь же добротны были посадские избы, располагавшиеся на противоположном, низком берегу Сходни. Посад скорее напоминал фешенебельный коттеджный поселок в ближнем Подмосковье, а вокруг него значительную площадь занимали сельскохозяйственные угодья, на мой неискушенный взгляд, весьма ухоженные. Апрель уже перевалил за середину, снег сошел, и на полях дружно зеленела озимь, на удивление ровно, без проплешин, как хороший газон. То, что паслось на лугах, пытаясь выдать себя за коров, вряд ли на самом деле ими являлось, во всяком случае, в это было трудно поверить: совершенно не исхудавшие за зиму, эти ходячие горы мяса поражали размерами. Я таких прежде не видел не то что живьем, но даже и по телевизору, в зарубежной хронике о выставках достижений народного хозяйства где-нибудь в Дании.
Что удивительно: никаких религиозных сооружений я не увидел. Ни христианских церквей, ни капищ в честь Перуна — ничего! Впрочем, оно и понятно: для чего религия, когда людям доступна магия, и с ее помощью каждый — сам себе ровно настолько бог, насколько ему нужно.
Но вот отзвучали речи и приветствия, умолк оркестр, и мы, для пущего эффекта врубив шум ступ на полную громкость, рванули вверх, выстроились треугольником и, сделав круг над городскими стенами, взяли курс на юго-запад.
Земля развернулась под нами, как исполинская топографическая карта, освещенная лучами весеннего Солнца, лишь кое-где на нее падали тени от редких высоких облаков. Среди поросшей лесом равнины виднелись пятна возделанной почвы около поселений, как заплаты изумрудного шелка или черного коленкора там, где распахана зябь, на нежно-зеленом от лопнувших почек бархате лесов, расшитом серебряными нитями рек и полированными лазуритовыми бляшками озер. Это удивительное полотно медленно прокручивалось под нами, пока вдруг не вздыбилось бурыми складками Карпатских гор, коронованных усыпанными бриллиантами, как Российская Императорская корона, венцами вечных снегов.