Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
— Дядя Феня, по просьбам публики! — обратился к юбиляру Мюллер.
Дядя Феня встал со стула, поправил свой пластилиновый треух, прошел к стойке, присел на один из круглых высоких табуретов, вынул из за пазухи флейту и начал играть. Это было божественно, как всегда. Разговоры смолкли, звон пивных кружек прекратился, и только с улицы, сплетаясь с мелодией, доносился шум непрекращающегося дождя. А потом из-под входной двери побежал ручей, быстро превратившийся в бурный поток.
— Господа, кажется, придется прерваться! — закричал Готлиб, перекрывая шум воды, — у нас сегодня особый посетитель, который не любит пива: Шпрее!
Впрочем,
В опустевшем помещении кафе было уже по колено воды, когда все, что стоит вынести, было вынесено, и народ начал расходиться, кто как умел. Мюллер достал из за пазухи надувную лодку, на которой Штирлиц вместо паруса укрепил свой парашют. Сухов принялся названивать Верещагину, чтобы тот прислал баркас. Ну, а мы втроем сотворили дверь ко мне в сени.
— Наконец-то! — воскликнула Баба-Яга, которую никто не ожидал здесь увидеть.
— И все-то они шляются по кабакам, а мы тут жди их, волнуйся! заявила Лена, гневно сверкая глазами.
— И в каком они виде! Будто-таки ни одной лужи по дороге не пропустили!
— Иван, я понимаю, когда эти оболтусы, но ты-то!
Вот когда начинаешь остро чувствовать, что твоя теща — Баба-Яга.
— Прости пожалуйста, — принялся оправдываться я, — но как было дядю Феню не поздравить с двадцатилетием?
— Да, а потом Шпрее поднялась, Готлиба затопило, — подхватил Сквозняк.
— Фсе стали помогать, йа, просто так уйти — это не есть прафильно.
— Вот почему мы мокрые, — заключил я.
— Хороши, нечего сказать. А, бабушка?
— Ох же да. Как Леший за порог — в натуре от рук отбиваются. Между прочим, вы, конечно, будете смеяться, но он так-таки еще не вернулся.
— А фот это уже лихо! Исфините за айнен каламбур, какого лешего он там так долго делает?
Дело в том, что две недели назад Леший отправился куда-то на Кавказ, навестить местного коллегу. Что-то там изобрел по части системного программного обеспечения один тамошний парень по имени Гоги Камикадзе, вот Леший и поехал посмотреть. Вы, конечно, будете смеяться, но до самых недавних пор от него — ни слуху, ни духу. Мы все, разумеется, понимаем, на Кавказе народ гостеприимный, но никак не сообщить о себе, даже письмо по сети не послать — это на Лешего было мало похоже.
— Об что он там делает — это вы-таки сами же у него спросите, когда до него доберетесь.
— Что значит: когда доберемся? — удивился я.
— То и значит. Депеша от него пришла. Вас зовет. Больше всех ему там нужны Иван с Хайнером, но приглашает и Ежи за компанию.
— С чего это вдруг мы ему понадобились?
— Да он-таки сам не смог разобраться, что там наваял этот Камикадзе. Бился, бился, но не понял, вот и зовет вас.
— Понятно. А куда конкретно ехать? — спросил Сквозняк.
— Да вы почитайте сами. Что мы в испорченный телефон играем, в самом деле, — резонно предложила Лена.
Письмо практически не содержало новой информации по сравнению с той, что пересказали нам Лена и Баба-Яга. В сетевом адресе отправителя значилось: Кахетия.
— Это где ф лесах много диких обезьян? — уточнил Глюк.
— Нет, обезьяны — это в Абхазии, —
— Вы, конечно, попытаетесь улизнуть без меня? — вздохнула Лена.
— Попытаемся, родная, — ответил я, — И вот почему: когда мы летели в Трою, мы представляли себе, какое время займет поездка. А сейчас пойди угадай, сколько мы там проболтаемся. Да и князь Остромысл вряд ли снова даст нам ступы.
— Я-таки не понимаю, зачем ступы, когда есть моя куроножка?!
— Ваша что? — переспросил я.
— Избушка на курьих ногах. Тебе какие сказки в детстве рассказывали?
— Разные…
— Ну так должен же знать.
— А вы-то сами где жить будете? — все-таки чувствовалось, что я пока еще не очень здесь ассимилировался, спрашиваю, по-видимому, об элементарных вещах. Но ведь и то верно, что она меня пока в гости не звала, даром, что Ленина бабушка.
— А то я сейчас в ней живу. Вы-таки не беспокойтесь. Поезжайте, и без Лешего не возвращайтесь! — II-
Вот так и получилось, что уже на следующее утро мы тряслись в тесной избушке по Звенигородскому тракту к Москве, чтобы от нее по Большой Ордынской дороге направиться на юг. Я вполне понимаю Бабу-Ягу, которая в избушке не живет, ибо она была размером где-то с железнодорожное купе. Нам пришлось разместить в ней койки в два яруса и ограничиться минимумом вещей. Фактически, мы взяли с собой только портфель Глюка и компьютер, подключенный в местную сеть. Все-таки хорошо, когда для этого не нужны провода! И очень хорошо, что среди предоставляемых сетью услуг оказалась возможность навигационного обеспечения. В технологическом мире для этого нужен радиомаяк, связь через систему спутников, которые определяют твои координаты. Здесь всех этих причиндалов не требовалось. Мы получили подробную карту, на которой был обозначен оптимальный маршрут с учетом существующих дорог (предлагалось обогнуть Кавказский хребет с запада, дальше двигаться по взморью до Колхиды, и по южным предгорьям Главного Кавказского хребта пересечь с запада на восток практически всю ту территорию, на которой в нашем мире располагается Республика Грузия, а здесь — с десяток небольших княжеств, находящихся в полувассальной зависимости от Великого Царства Армянского), и отмечалось наше положение. Система только что сама не рулила.
Едва избушка свернула на Ордынскую дорогу, мы увидели «голосующего» на обочине маленького зверька, явно представителя лесного народа. Почему не подвезти человека?
— Общий привет! — провозгласил он, перевалившись через порог. Маленький, кругленький, он распространял вокруг себя такой сумасшедший аромат сдобы, что не узнать его было невозможно. Колобок, собственной персоной. В руках он держал узелок, в котором угловато побрякивали какие-то железки.
— Далеко путь держите? — дружелюбно осведомился он.
— В Закавказье.
— Ого! А я поближе собрался. К сестрице Аленушке, на именины.
— И как, успеешь не зачерстветь?
— Как-нибудь. Здесь вы подвезете, там — еще кто. Так и доберусь.
— А где она живет? — спросил я. Вдруг и наш путь мимо нее лежит? Глядишь, и покормит, в благодарность за доставку Колобка. При его запахе кроме еды ни о чем другом думать положительно невозможно.
— Здесь, неподалеку. Верст двадцать прямо по тракту, а там по лесной дороге — рукой подать.