Литургия Барбарисовой Живописи
Шрифт:
– Ты слышишь, как воспаленно кричит небо? – Юность растворила облака и в синем пространстве, качая на руках умиленную Старость, услышала недопустимый для их мира отчаянный крик. – Кто-то вторит его слезам.
– Зачем нам столько зеркал?
– Осколками стекла, ты можешь разорвать небо. И вот не станет бесконечности. А если ты соберешь осколки и растворишь их в нашей крови, вечность утратит свой смысл, как таковой.
– Для чего столько песка? – дивилась Старость.
– Что бы не заблудиться в океане.
– А куда подевалось солнце?
– Мы убрали его, что бы оно не мешало нам мечтать...- Юность почувствовала дрожь, и она знала, что страх уронит их в сыпучие дюны сомнений, тогда она перестала испытывать возлюбленную Старость, и решила оставить разговор на потом. Она поцеловала глаза
Красный дождь расточительно терял свои животворящие зерна. Зерна, которые никогда не прорастут, но будут сыпаться с небес всегда. Ликовало поле, возмущались камни, и дом на краю отрешенности был полон влаги. Ни единого насекомого, ни малейшего треска в камине, только тишина и несомненная, непрерывная нежность, которая эхом хрусталя отталкиваясь о прозрачные стены зерен дождя, скатывалась обратно на красное ложе любви.
Обнаженные фигуры лежали рядом, им не обязательно было бросаться друг на друга, доминантно покрывая соперника или лживо предоставлять возможность наслаждения. Они просто были вместе, одновременно в обоюдном сознании. Они видели яркие пятна, которые, изящно приобретая все новые и новые формы, ежесекундно меняли цвет и его интенсивность контраста. Они наблюдали тени, оттенки, нюансы такие, которые вряд ли можно повстречать за пределами бетонных домов. Руки сплетались в надежном соитие и как бы далеко не зашел партнер, увлеченный путешествием по тонкой гибкой стези, второй его обязательно словит, пускай даже по среди неба. Это и дарило им наивысшее блаженство. Наслаждение от понимания единости друг друга. Утопая и проваливаясь в друг друга, убегая и догоняя друг друга, они совместно разукрашивали небо, они создавали новые формы и новые жизни. Они были счастливы и они не боялись смерти, не оплакивали ускользающие минуты и не страшило их наличие бездны возле дома их. Они создали свое отдельное, индивидуальное пространство, которое и было косвенно сопряжено с миром возлегающего тлена, но которое не включало абсолютно ни каких функций и законов упаднической, вечно разлагающейся системы земного бытия. Они были там и только вдвоем, а дожди за коном они уже видели…
– Где обрывается прошлое?
– Там, где продолжаются пески. – Юность накинула на плечи подруги шаль, сотканную из прозрачных и светлых отблесков рек.
– А где кончаются барханы?
– Там где влюблены киты.
– А где же тогда конец океана?
– Там где начинается прошлое. – Юность покорно села у самых ног Старости, и заботливо омыла их самыми чистыми родниками миров.
– А где же тогда находимся мы?
– Там, где ничего этого уже нет..
Пальцы ласкали изгибы Старости, а губы шептали рассвет. Дыхание проникало в каждый их стон и кожа впитывала каждое прикосновение осторожных рук. Что-то неумолимо приближалось, периодически содрогая их пространство. Однако Юность это не смущало, она стремилась найти ключи полного воссоединения. Переплетаясь в друг друге, Юность пыталась остаться в возлюбленной навсегда, не боясь потерять самое себя. Она тренировала память, она не жалела нежности, она кромсала себя и хотела разорвать или растворить себя, и напоить данным эликсиром Старость, не спасая ее от смерти, но пытаясь спасти себя от расставания, которое вряд ли сможет пережить, однако это ей уже было не под силу. И Юность понимала, что главное для них обеих быть до предела вмести, и что еще более важное, все что может Юность, это подготовить Старость к пропасти. Лишить ее страха, искоренить отчаянье, и уничтожить сомнения. И оружием всему была нежность любви.
– Мы пройдем по темному ущелью и обязательно выйдем на поверхность луны. Я всегда буду рядом. Мы упадем в белое и просто будем дышать. А когда прейдет время улететь, я отдам тебе свои крылья и в четыре крыла ты непременно достигнешь покоя.
* * * * * * * * * * * * * *
– Озера и реки замрут навсегда, когда ты умрешь. Ни один свет, ни один лучик солнца не коснется моего тела, когда ты безвозвратно заснешь. Я буду бежать к своей пропасти. Я не подпущу никогда и никого, и ни какой шорох и шепот не остановит меня ни на секунду в моем решительном приближении к пропасти. И я никогда не захочу кого-то узнать. Я даже может прибегу раньше чем ты! Я упаду на самое дно вечности и буду ждать тебя. Я обязательно найду и соберу во едино каждый камешек, каждый листок и осколок, по которым прошли твои ноги. Я составлю гербарий из всего к чему прикасались твои пальцы, я увековечу места, где присутствовало дыхание твое. Это все я приготовлю тебе! И даже если я не успею вдруг, я непременно найду тебя, даже на дне покоя, или в лоне вечности. Я отдам тебе все абсолютно, до малейшего воспоминания. По-этому не стоит бояться смерти. Поверь, это намного больше, чем просто пустота или пропасть. Не стоит думать о ней, как о нечто таком, что остановит тебя и меня. Все гораздо иначе! И я это тебе докажу, только тебе и никому больше. – Юность обняла Старость на белых покрывалах у самой пропасти, накрыв одеялом последней нежности. – Закрой глаза. Я буду рядом, я сама скоро буду там…
Перламутровый запах кожи в бронзовой охапке света, был практически живой и подвижный. Окаменелые полоски шарма на лице, шрамами въедались в бездыханную плоть, которая совсем не давно прощалась и вот наконец простилась со старостью на Вечно. Лучи раздражительно подвижного солнца издевательски манили наружу, своими согревающими совсем не уместными улыбками.
Юность, так незаметно перешедшая в молодость, пристально и скрупулезно рассматривала мертвый облик, пытаясь запомнить каждый бугорок, каждую выемку и предельно каждую морщинку возлюбленной исчезающей из объятий старости. Она не просто прощалась, она старалась поглотить ее в себя, она оставляла ее навсегда в себе. Она дала клятву безмолвия, она отдала ей время, которое по сути своей бесконечно, но тленно для их обеих. Следовательно, она подарила ей вечность! Свою собственную, их личную, укромную и честную вечность. Если бы молодость могла тогда, она безоговорочно шагнула б за старостью, но, увы, это уже была не ее пропасть и не ее смерть. Ей принадлежало лишь небо и дерево у самого края бездны. Ими обеими был выстроен дом, созданный из самых тончайших самых светлых нитей любви. Это не было просто иллюзией, ибо их слияние не было простым увлечением или необузданной интригой, влюбленностью или бестактным интересом. Все цветы, птицы и травы, облака озера и ветра это их личные сны, которые, преодолев реальность, внедрились корнями в их сердце, создав отдельный неведомый бессердечным особам мир любви.
Стоя на пороге безмолвия, изучая и вбирая в себя остывшую старость, молодость навсегда простилась с мечтой. Она в последний раз целовала ладони тишины, она больше никогда не увидит раскаты сирени и ей не проснуться в объятиях нежности.
Барбарисовые ягоды лежали на замерзшей земле. Их не присыпало снегом, и они больше не горели насыщенно красным. Черные, высохшие до основания косточки ягод, порывом ветра унесло в раскрытую пасть волнующей бездны. Серые и печальные камни со стоном сомкнулись. Исчез уютный домик на краю несуществующей больше пропасти. Растаял снег, и небо навсегда изменило свой цвет. В неумолимой печали и абсолютном отрешении молодость покинула пустой и бессмысленный край. По высохшим тропам, по раскаленным клонам и бездорожью, босыми ногами, избитыми в кровь, молодость пыталась бежать, и бежать не оборачиваясь, бежать на встречу своей собственной личной старости. Минуя и не замечая ничего на своем пути, ни впуская и не задерживая в своем сердце не единого образа, ни единого облака, ни единого имени. Она мчалась навстречу, зная , что еще слишком рано, однако спешила, поторапливая время, пытаясь разорвать оковы привычных законов. Молодость верила в страну утраченной старости, она спешила именно туда, она верила, что непременно встретит там свою любовь, и тогда уже ничто не сможет их разъединить. Она искусственно и настойчиво искала личную старость, поторапливая даже флегматичные пасмурные звезды, она летела и стремилась умереть. По скорее, как можно немедленно. Молодость продолжала бежать не в силах уже остановиться, и скорость ее превышала все знакомые нам ветра и механизмы. Мелькали крупицы и молекулы дней, микрочастицы сует оставались позади., но она бежала столь самозабвенно, что не заметила как влетела в долгожданную старость, но самоотреченная ярость застилала глаза, и она так и не поняла , что разбилась в дребезги о деревянный домик на краю собственной пропасти…