Ливонское зерцало
Шрифт:
Она и есть Blindekuh, коли всего этого не видит, не понимает.
А Мартина — молодая! У Мартины вся жизнь впереди. И не нищая она, хотя и не богачка. Есть уже в чём под венец пойти. И зеркальце есть, чтобы молодость свою увидеть, увидеть милые глаза. И головушка умная есть. Чем не сокровище!.. Осталось только серебра подсобрать для монисто. И соберёт, во всём себе откажет. Кушать будет совсем мало.
Да много ли ей нужно? Старой корочкой хлеба, отнятой у ворон, и диким луком может быть сыта.
— Мартина! Добрый друг!.. — это была госпожа Ангелика, голос её взволнованно дрожал. — Я знаю, что ты здесь, Мартина. Зачем ты запёрлась?
Глава 29
Сила растёт в саду терпения
— Отец был прав, когда сказал, что Николаус и Ангелика — птицы с одной ветки.
Николаус сделал приветливое лицо.
— Я не знаю, что он имел в виду, но мне приятно уже то, что имя моё барон произнёс рядом с именем Ангелики. Однако ты уже встал, Удо? В такую рань?..
Последние слова, прозвучавшие как подтрунивание, Удо пропустил мимо ушей.
— Отец имел в виду, что вас с Ангеликой не отогнать от сундуков с книгами.
Николаус обречённо развёл руками:
— Ничего не могу поделать с собой. Мне любопытно, что написано в книгах, и приятно общество твоей сестры, хотя она удостаивает меня своим обществом редко.
— А между тем время убить можно веселее и с пользой, — Удо пролистнул какой-то фолиант, захлопнул его и небрежно бросил в чрево сундука; от этого высоко взметнулась книжная пыль, хорошо видимая в косых лучах утреннего солнца. — Например... Например... — он задумался. — Да вот, не далее чем вчера отец велел поднатаскать тебя в фехтовании, Николаус, велел показать пару приёмов боя на мечах.
Николаус с учтивостью склонил голову:
— Я рад, конечно, что дядя Ульрих проявляет заботу. Любая наука мне будет впрок.
Удо дружески похлопал его по плечу:
— Не говори так, мой добрый Николаус. Никому ещё наука не пошла впрок. Но уметь меч держать в наши времена не повредит.
— А у меня и меча-то с собой нет, — как бы в растерянности заметил Николаус.
— И у меня нет. Но это не беда, — Удо оглянулся и позвал: — Хинрик!.. Хинрик!.. — он подмигнул Николаусу. — Я знаю, что он где-то поблизости. Хинрик всегда где-то поблизости. Порою — как тень.
— На этот раз — нет, — усомнился Николаус.
Удо, всё озираясь, усмехнулся какой-то мысли.
— Хинрик!.. Пива хочешь?
— Я здесь, господин, — живо откликнулся слуга, показываясь из-за колонны, поддерживающей галерею.
— Хитёр, да прост!.. — вскинул брови Николаус.
— Принеси нам мечи, Хинрик. Самые простые. Впрочем, какие найдёшь.
Пока быстроногий Хинрик бегал за мечами, Удо велел слугам передвинуть стол в угол зала и убрать лишние стулья. Слуги выполнили его распоряжения безмолвно и расторопно.
Не прошло и пяти минут, как Хинрик притащил два коротких ландскнехтских меча для ближнего боя, или иначе для «кошачьих свалок» — именно так наёмники со свойственным им грубоватым юмором называли противоборство противников в тесноте и давке большого сражения. А уж коли сражение в тесном пространстве именовалось ими «кошачьей свалкой», то меч, незаменимый в таком сражении, был у них Katzbalger — то есть «кошкодёр» [58] .
58
По другой версии, меч для ближнего боя был назван «кошкодёром» потому, что ножны его отделывались кошачьими шкурками, то есть при изготовлении ножен в прямом смысле слова обдирались кошки.
— Хороший меч! — взвесил Удо оружие в руке. — Ты готов, Николаус?
Николаус вытащил из ножен другой меч и, пожав плечами, стал напротив Удо:
— Начинай, конечно. Но не очень-то напирай. Я давно не держал в руках оружия.
Удо самодовольно улыбнулся:
— Ну, тогда держись, купец...
И он пошёл в наступление. Сначала осторожно пошёл, как бы прощупывая оборону противника, составляя мнение об умении Николауса управляться с мечом. Удо делал короткий шаг вперёд, потом выпад и только затем левую ногу приставлял к правой. Следовал новый шаг, новый выпад, и опять левая нога приставлялась к правой. Ноги Удо были слегка согнуты в коленях, что придавало ему устойчивости.
Николаус, впечатлённый грамотным наступлением, в нерешительности отступал. И хотя клинок Удо, нацеленный ему в грудь или в живот, он отбивал вовремя, но делал это как бы неуверенной рукой — то чересчур широко замахиваясь и ударяя изо всех сил, то ударяя недостаточно сильно, рискуя пропустить опасный удар.
Однако Удо всё же похвалил Николауса:
— Кое-что ты ещё помнишь! Не забыл наши детские схватки...
— Когда это было! — скромничал Николаус. — Я и слова-то такого не помню — схватки...
— Очень важно: постоянно быть начеку и следить за своими ногами, — поучал Удо. — Не увлекаться в нападении и не паниковать в отступлении — это половина успеха...
Слуги с любопытством выглядывали из дверей. Возле камина прямо на полу сидел Хинрик со своей кружкой пива и с интересом, и с видом знатока наблюдал за поединком.
Удо возвеселился и разрумянился от напряжения, от воинской работы, озорной блеск появился в глазах. Он понял, что Николаус много слабее его в искусстве боя, и уже не столько бился с Николаусом, сколько куражился над ним. Делал обманные движения, а потом внезапные выпады, на какие Николаус даже не успевал среагировать и, конечно же, пропустил бы их, будь это настоящий поединок... Вдруг, резко пойдя в наступление, Удо так сильно ударил по клинку Николауса, что тот выронил его и схватился дуть на свою ушибленную руку.
Меч Николауса с постыдным дребезжанием пал на каменные плиты пола.
Удо возбуждённо вскрикнул:
— Вот видишь, я застал тебя врасплох!..
Николаус то тряс рукой, то дул на неё:
— Больно, однако...
Удо улыбался, являя собой лик превосходства:
— Полагаю, достаточно на сегодня.
Николаус заметил огорчённо:
— Ты, наверное, непобедим.
— О нет! — вдруг заскромничал Удо, но похвала ему была явно приятна. — Непобедимый воин у нас один. Это — Юнкер. Над ним в Радбурге ещё никто не взял верх в поединке... Я бы не стал и пробовать.