Ливонское зерцало
Шрифт:
— Отик...
Видение всколыхнулось, словно ступило шаг в сторону, и растаяло. Более не в силах бороться со сном, Николаус упал на подушки.
...А рано утром проснулся с тяжёлой головой. И пришла мысль о новом ночном посещении его и уж не шла из головы, мешала понежиться, подремать в мягкой постели в ранний час. Поднявшись, Николаус подошёл к двери и самым внимательным образом осмотрел её, ощупал завесы и тяжёлый засов, подёргал крепления засова, взглянул на глубокий паз в косяке. Всё было сработано надёжно. Даже очень крепкому воину — вроде Маркварда Юнкера — пришлось бы не по силам выбить эту дверь, сломать засов. Тогда Николаус исследовал стены и пол возле двери. И здесь не нашёл он и намёка на какую-нибудь лазейку. Разве только для мыши малую норку приметил он в углу на стыке плинтусов. Однако ночной гостье, будь она из плоти, требовалась лазейка поболее.
Николаус обнаружил тайный ход случайно, когда открыл окно и впустил в покои волну свежего утреннего воздуха. Человек приметливый, он увидел, как под этим внезапным порывом воздуха слегка всколыхнулся один из гобеленов, а затем как будто прилип к стене. Осенённый догадкой, Николаус отвернул край гобелена и увидел за ним узкий тёмный коридор. Осмотревшись, он понял, что тайный ход этот проходил в толще крепостной стены и, по всей вероятности, только сейчас ход мог рассматриваться как тайный; но когда-то он служил обычным ходом в стене, через который можно было переходить из одной крепостной башни в другую, от одной пушки к другой и, наверное, подносить порох, ядра. Подивившись своему открытию, Николаус отпустил край гобелена.
Значит, вовсе не призрак безутешной Эльфриды бродил здесь ночами, а некая женщина ходила во тьме. И скорее всего — ходила босиком; поэтому она ступала так неслышно.
Глава 24
Осторожность лучше снисхождения
56
Одна из разновидностей секиры. Название происходит от названия местности Лохабер в Шотландии. Это оружие широко распространилось по Европе в начале XIV столетия.
Барон наконец добрался до конца списка и, в раздражении сдвинув брови, отодвинул этот список в сторону:
— Помилуй Бог!.. Ты хочешь меня разорить, Марквард?
— Что именно вам не нравится, комтур? — Юнкер положил секиру на место.
— Прости мне это раздражение, мой друг, но здесь что ни строка — огромные затраты.
— Вы требуете от меня правды, барон, а когда я излагаю вам правду, вы раздражаетесь. Вам известно, что войска московита продолжают скапливаться у ливонских границ? Вам должно быть понятно, что скопление их там не случайно. Не свадьбу гулять они у нас собрались и не на ярмарку явились. Захватив два года назад наши восточные города и земли, Иван подавил на какое-то время свой аппетит. Но теперь он явно вновь проголодался. О том, что вот-вот будет новый натиск русских, известно даже последнему пропойце в деревне. Эстонские мальчишки-пастушки о новом русском вторжении распевают песни. Слухи, говорящие о новой готовности русских драться, множатся день ото дня. Крестьяне ропщут и не хотят работать, кубьясы стонут: всё труднее крестьянами управлять. Вечерами только и слышно в деревне, что «вжик-вжик». Это крестьяне точат свои косы по наши души. Многие обиженные и недовольные бегут в леса, сбиваются там в шайки и ждут, ждут, когда придёт русский воевода и раскинет в виду Радбурга свой шатёр. На стороне русских хотят против нас выступить, как не раз уже бывало... — говоря всё это, Юнкер подошёл к столу и склонился над списком, что составил для барона. — Вот я и указываю здесь, комтур, что было бы нам разумно усилить гарнизон. А ежели получится усилить гарнизон, то необходимо и пополнить запасы продовольствия.
— Хорошо, — кивнул Аттендорн, — я и без записки твоей понимаю, что необходимо усилить гарнизон. И уже изложил просьбу в послании к магистру — помочь Радбургу ландскнехтами и рыцарями. Но не Кетлеру я это написал; он далеко. Мы поближе пошлём — старому Фюрстенбергу.
— Господь не оставит нас! — осенил себя крестным знамением Юнкер. — Но если будет отказано старым магистром, если у Фюрстенберга нет достаточно людей под рукой, мы можем усилить замок за счёт местных крестьян. Я знаю, среди массы тех, что с червоточиной, среди ленивых и глупых, есть и крепкие хозяева-эсты, которые тяготятся войной и хотят вернуть мирные времена, есть крепкие хозяева, построившие своё благополучие на нашем порядке. Они не хотят прихода русских, они страшатся диких татар. Они, я уверен, станут под ваше знамя.
— Это хорошо, — оглянулся на знамя, на блистающий бисером девиз барон и опять повёл пальцем по списку, — но вот ты указываешь ещё, что нам, как воздух, нужен порох. Мой дорогой друг Марквард, я был уверен, что порох у нас в достатке...
— Разумеется, пороховницы у нас не пусты. Но если русские не сегодня завтра опять двинутся с северо-востока и если они не пройдут мимо, как в прошлый раз прошли, а приступят к замку, то придётся нам нелегко. Мы, конечно, огрызнёмся, комтур, мы даже пребольно их укусим; но продолжительной осады Радбург не выдержит. Запасы пороха нужно непременно пополнить.
На это барон развёл руками:
— Денег нет. Очень много средств уходит на содержание замка — отопление, продовольствие, плата наёмникам. Ты знаешь, что немало средств ушло на латание дыр: мы укрепили стены, мы углубили ров, заменили подъёмный механизм моста... Нужно ещё привести в порядок Медиану, — Аттендорн на минуту задумался; он и сам понимал, что Юнкер прав, и будь он, Аттендорн, сейчас на месте Юнкера, он ничего не вычеркнул бы из представленного списка, он бы лично ещё раз этот список написал. — Разве что у архиепископа средств испросить, сославшись на трудные времена, припугнув возможным дальнейшим продвижением русского царя... Может, Андреас, сын мой, замолвит словцо. Я подумаю, Марквард. Однако особенно надеяться на помощь архиепископа не стоит: у него, и кроме Радбурга, просителей тьма.
Аттендорн свернул свиток и отложил его к горке других свитков, лежавших на краю столешницы. Барон думал, что разговор закончен.
Но Юнкер не уходил. Он стоял недвижной статуей по другую сторону стола. С могучим торсом, бычьей шеей, массивными плечами — неколебимый, как сам Радбург. Барон подумал, что рыцарь Юнкер в последние годы и есть Радбург, что на нём, вот на этих широких надёжных плечах здесь всё держится; и только подпитывается деньгами Аттендорнов.
Барон взглянул на Юнкера вопросительно: — Что-то ещё?
— Я хотел бы поговорить о вашем госте...
Ульрих фон Аттендорн удивлённо вскинул брови:
— А что мой гость? Ты Николауса Смаллана имеешь в виду?
— Да, его, — надёжный рыцарь Юнкер, как будто пребывая в неуверенности, отвёл глаза. — Не нравится мне этот Смаллан. Он видится мне значительно хитрее, чем хочет казаться.
— О, нет-нет, мой друг! — снисходительно улыбнулся барон. — Не думаю, что он столь сложен. Он совсем молодой человек, который живёт ещё только желаниями. А ты выводишь его на высокий уровень хитрости. Ты почему-то пристрастен к нему.
— Этот гость, совсем молодой человек, живущий ещё только желаниями, иной раз оказывается в самых неподходящих местах, комтур, — где вроде бы гостю бывать не следовало.
— Где, например?
— Да вот... не далее чем три дня назад он в оружейную норовил войти. А позавчера он стоял у двери в пороховой погреб и зачем-то рассматривал дверь. Что мне с этим делать, комтур?
Барон с минуту-другую был несколько обескуражен:
— Дверь под замком?
— Под замком дверь, не сомневайтесь. Я каждый день проверяю.