Ливонское зерцало

Зайцев Сергей Михайлович

Угостив свежим пивом одного ландскнехта-датчанина, близко сошёлся добрый Николаус с этим человеком. Тот ему всё про Данию рассказывал, как он любит светловолосых датских девушек, а также дюны и острова, как он море любит и корабли, но занесла лихая судьба в Ливонию — и от Дании, и от моря далеко... Между делом датчанин немало и про Юнкера рассказал; после второй, кажется, кружки...

Марквард Юнкер командовал в Радбурге стражей уже лет двадцать. Те самые ландскнехты, о которых говорилось выше, народ вольнолюбивый и порой весьма строптивый, было однажды решили испытать своего начальника. Как-то ночью, когда Юнкер обходил караулы, накинулись на него в тёмном месте вчетвером; знали, что он без оружия, и хотели намять ему бока. Но он их быстро на стороны разбросал, как медведь легко разбрасывает пытающихся вцепиться ему в шкуру собак. Они и охнуть не успели, а он их всех четверых на земле разложил. Не понял их шутки: одному челюсть на сторону свернул, другому нос, третьему вывихнул руку, а четвёртого так крепко за шею ухватил, что едва не придушил. Всем четверым после понадобилась помощь лекаря. Долго ландскнехты не могли мириться с жёстким управлением Юнкера, ибо даже самым заслуженным и уважаемым воинам он никакого послабления на службе не делал, спрашивал с них, как с молодняка; и пробовали Юнкера запугать. Когда он шёл однажды по дороге, два всадника в шлемах нагнали его. Забрала всадники не поднимали, и лиц он не видел. Ни слова не говоря, всадники возле Юнкера загарцевали и, искусные наездники, крепко сжали его лошадьми. Кого-то другого они бы так калекой сделали. Они бы ему все бы рёбра сломали. Но только не Юнкеру. Он плечи напряг, лошадей раздвинул и, глянув на всадников сурово, продолжил свой путь. Одно время испытывали Юнкера и рыцари. Схватились они как-то с ним бороться на руках. Старинная мужская забава!.. По одному он их всех положил с лёгкостью. А потом Юнкер объявил (быть может, лишку пива хватив), что и двое рыцарей с ним не сладят. Тех взяло за живое, сразу двое сели против него. Взявшись руками, долго сидели в напряжении за столом. В конце концов они Юнкера перевернули, но руку его так и не сломили.

У Николауса отношения с властным и подозрительным Юнкером сразу не задались. На второй или третий день пребывания в замке Николаус обратил внимание на хитрые слуховые окошки в стене и раздумывал, в какие помещения они ведут и как могут быть использованы во время осады. Внезапно возник рядом рыцарь Юнкер и спросил, что юноша здесь высматривает.

— Любуюсь этой красотой, — ответил с вежливым полупоклоном Николаус и указал на поля, простирающиеся у него за спиной. — Что я могу здесь высматривать?

На это Юнкер только недоверчиво покачал головой.

Николаус в последующем довольно часто обнаруживал, что Марквард Юнкер присматривает за ним.

Глава 19

После буквы «U» следует «V» —

такой порядок в азбуке

остаточно осмотревшись в замке, Николаус обратил внимание на окрестности его. Прогулки он совершал довольно далёкие и потому продолжительные. Проходил краями поля с высоким уже житом, затем сворачивал с пыльной дороги в дубраву — светлую, пронизанную лучами солнца. Здесь растирал Николаус в ладонях чабрец, какой видел повсюду в высоких травах розовато-лиловыми проплешинами, трогал седые мхи, расползавшиеся по кривым серо-зелёным стволам дубов. Притомившись, он отдыхал у мирно журчащего ручья и вслушивался в трели сладкоголосой птички, спрятавшейся в густой листве. Николаус счастливо жмурился в ярком свете бликов, отражённых водой, и поглядывал на белоголовых, загорелых эстонских детей, ловивших в траве кузнечиков и отгрызавших у тех ножки. Потом по бережку ручья, утопая по щиколотку в кукушкином льне и сшибая прутиком шляпки коровяков, доходил он до большого озера, окружённого стройными ветвистыми елями, и здесь обычно встречал рыбаков. Как-то подошёл он к рыбакам; те прямо из котла ели рыбный суп, а дети их забавы ради искали крест в голове щуки. Николаус заговаривал с рыбаками о всяких пустяках: много ли в озере рыбы и многих ли оно может прокормить, да замерзает ли озеро зимой — нет ли здесь тёплых ключей — и выдерживает ли лёд всадника, да вкусна ли в озере вода, да где можно взять лодки, чтобы озеро переплыть...

Часто в прогулках его сопровождал Хинрик. Слуга сам увязывался за Николаусом, поскольку быстро понял, что молодой господин щедр, а щедрому услужить для любого слуги — удовольствие. Однажды Николаус собрался посетить деревню, и Хинрик о том узнал. А как от щедрот Николауса собралось у Хинрика в кошеле достаточно пфеннигов, и пфенниги эти странным образом руки Хинрику жгли, и при этом у него постоянно пересыхало в горле, то требовалось, дабы избавиться от сего внезапного недуга, поскорее от лишних пфеннигов избавиться и горло промочить. Так подсказывало Хинрику природное чутьё, но так советовали ему и мудрые медикусы: противное лечить противным, то есть голод устранять своевременной трапезой, а жажду — возлиянием. Это и рассчитывал сделать добрый малый в деревенской корчме: поправить пошатнувшееся здоровье.

Николаус хотел помолиться в деревенской церкви, а заодно и взглянуть на неё. Издали он давно к ней приглядывался и думал, что она очень украшает окрестности. Шпиль этой церкви гордо возносился над округой и, пожалуй, не уступал в высоте Срединной башне замка. Когда они с Хинриком шли по дороге, Николаус, оглядываясь на Радбург, о том и сказал.

Хинрик не возражал. Вот ещё! Разве он позволит себе когда-нибудь возражать господину!..

Более того, Хинрик, дабы угодить, заметил, что ему порой кажется — не выше ли церковный шпиль башни-Медианы?.. Далее, памятуя о любви господина Николауса ко всяким байкам, касающимся замка, добрый малый Хинрик поведал, что Радбург начинал строиться именно с этой самой высокой круглой башни, на какую изволил обратить внимание любознательный господин. Здесь везде были дубовые рощи. Все дубы, говорят, пошли на строительство. Их выкорчёвывали лошадьми; ставили на одно дерево по сотне лошадей. Поваленные дубы лежали на земле, как рати поверженных великанов... Замок построили очень давно, и сменил он немало хозяев, но самые достойные, конечно, Аттендорны. При бароне Ульрихе замок просто расцвёл. А прежде, ещё в дохристианские времена, сказал Хинрик, почёсываясь, попинывая камушки и отчаянно пыля, на этом холме было древнее городище эстов.

— Вот как! — подивился Николаус. — Может, и название сохранилось?

— Нет, название не сохранилось. Возможно, его и не было. И без названия все язычники знали, что здесь у них святилище. Говорят, отсюда ручьи во все стороны текли, и в каждом ручье — живая вода. Из разных краёв народ приходил воду пить. Сейчас эти ручьи спрятаны под замком. А может, пересохли. Ещё говорят, что подземелий было очень много — так много, как ходов в муравейнике. И черепов будто в подземельях было — тьма. В стены вмурованные черепа... — наверное, Хинрик по обыкновению маленько преувеличивал. — Когда строили Радбург, норы языческие эстонские все позабили землёй и камнями. Иначе под этой каменной громадой холм давно бы уже провалился.

— И не оставили никаких ходов? — любопытствовал Николаус. — Знаешь ведь, что из всякого замка роют подземные ходы.

Хинрик пожал плечами:

— Может, и оставили. Я не знаю, я — человек маленький, и не к любой дверце меня подпускают, — пряча глаза, слуга оглядывал поле. — Слышал только, что кое-кто из замка... ну, госпожа Фелиция, например... появляются иногда в деревенской церкви, между тем как на дороге, по которой мы сейчас идём, их никто не видел. Не но воздуху же добираются! — Хинрик как-то натянуто засмеялся и понизил голос. — Разве что она ведьма...

Здесь им навстречу попались пять эстонских женщин. Они шли в замок отрабатывать какие-то повинности. Лица коричневые от солнца, одежды бедные, убогие. И руки у них были чёрные, и согнутые спины — как у всех людей, работающих на земле, проводящих весь день в поле. За ними шёл розовощёкий нарядный кубьяс; вёл коня, держа под уздцы. Короткий меч на бедре, плётка за поясом.

Чем ближе подходили к деревне, тем внушительнее выглядела церковь Святого Себастьяна, поставленная на пригорке. Можно было поразиться её величине. Возносилась под самые небеса массивная квадратная башня со шпилем; за ней поспевала острая крыша, крытая красной черепицей. Огромные окна, уходящие от основания церкви ввысь, составляли большее пространство стен; это были скорее и не стены, это были сплошные окна — окна, через равные промежутки простенков следующие за окнами.

С трёх сторон церковь окружала Рыночная площадь, мощённая камнем, чисто подметённая. Деревня утопала в садах. На площадь выходили добротные дома немецкие — большие, на дубовых каркасах, с железными или медными крышами, с застеклёнными окнами, с высокими крылечками, с тяжёлыми резными дверьми. А на задворках у них лепились один к другому маленькие домики эстонские, крытые тростником и гонтом, кое-где окружённые редкими изгородями. На краю деревни широко раскинула крылья ветряная мельница.

Едва поравнялись с корчмой, едва потянуло ароматом жареных колбас и лука и едва повеяло в воздухе солодовым духом свежесваренного пива, у Хинрика нашего смущённо забегали глазки и сам собой замедлился шаг — притомились ножки. И Николаус его великодушно отпустил:

— Найдёшь меня после в церкви...

Говорил он это вроде Хинрику; тот рядом стоял. Как сказал, оглянулся... а Хинрика уж и след простыл.

Но Николаус не пошёл сразу в церковь. Обойдя её по площади, он миновал проулком немецкие домы и пошёл кривой улочкой среди домиков эстонских. Заглядывал во дворы, однако кроме тощих собак и роющихся в навозе кур, никого в них не видел. Верно, все были на работах в этот час и не с кем было заговорить. Собрался уж Николаус в один из домиков заглянуть, где, показалось ему, послышались голоса детей, как заметил он человека, выкашивающего траву у себя в саду, сильно занятого своим делом и не глядящего по сторонам.