Ливонское зерцало
Шрифт:
Первыми явились на сей шабаш старые подлые карги и низкого сословия ведьмы, те, чьим ремеслом были грязные сплетни и обман, наветы и отравления, чьим обычаем было убийство младенцев и принесение трупиков их в собрание; они же из младенцев и вытапливали жир. Поклонившись описанным выше образом пентаграмме при входе, карги и низшие ведьмы волочили свои убогие старые тела, прикрытые ветхими рубахами и юбками, к идолу — к Владыке, к Бафомету, к огромному чёрному козлу, спрятанному в нише в противоположном конце зала. Таким же образом эти подлейшие и низшие кланялись и ему, да всё норовили, вздёрнув свои пыльные юбки, потереться о копыто тощим задом. Владыка дышал на них жарко, взирая свысока — с презрением и насмешливо. В потоке дыхания его трепетали их седые космы и жалкие одежды.
Далее подходили для поклонения к Владыке чародейки и чародеи. По иерархии служителей Сатане они были средним сословием. Опытные колдуны, чернокнижники, мастера чёрной магии, они и вид имели внушительный, и одежды носили из шёлка и бархата, и амулеты для них зачастую отливались из золота. Они владели тайнами древнейшего ремесла — колдовства; они не только хранили в памяти все старинные заговоры, но и составляли свои, ибо знали особый колдовской язык, для этого дела, для мороки, необходимый. И на ниве греха они преуспели; иначе никак нельзя сказать про тех, для кого адюльтер — наименьший из грехов. Чародейки и чародеи занимали в собравшемся обществе ту ступень, что в обществе обычных людей занимают лекари, постигшие сложнейшую из машин, тело человеческое, и аптекари, познавшие секреты алхимии и веществословия и составляющие снадобья по собственным рецептам. Движения их были полны достоинства. Кланялись они чинно, касались блестящего копыта рукой.
После них подходили к Владыке благородные волшебники. Избранные. Разум. Законодатели изяществ и основатели обычаев, толкователи древнейших и новых прорицаний и составители правил. Их одежды — индийские оксамиты, чёрные ризы без крестов, их амулеты — золото с россыпями бриллиантов. Миссия их — издёвка над священниками и богословами, насмешка над богослужением, осквернение христианских святынь, глумление над церковными канонами.
Но были здесь и гости, не входившие, пожалуй, в описанную несложную иерархию. Шествовала по залу поближе к подиуму, откуда повиднее, где посветлее и познатнее, Её Величество Чума, вращала туда-сюда чёрными глазами, красовалась, будто браслетами и ожерельями, многими бубонами и язвами. Плелась и всё яснее проглядывала из тьмы нищенка Холера с подведённым животом и распущенными, перепутанными волосами. За нею тянулись страшные Лихорадки, девы-иродиады [62] , простоволосые сёстры-трясавицы; цеплялись одна за другую проклятые Богом за гибель Иоанна Крестителя, дочери ада, дщери Сатаны, осуждённые ходить по земле и мучить народы до скончания времён и мира. Застывшие лица с вытаращенными, мёртвыми зенками, худые шеи, костлявые руки, опавшие крылья.
62
Дочери царя Ирода.
Волшебники привели в зал чёрного козла. Тянули его за рога и седую бороду, за уши тянули, поднимали над ним вымазанный сажей круг из репы и громогласно восклицали:
— Помоги нам, Мастер!
Трижды провели они козла по кругу, поминутно крича «Помоги нам, Мастер!», или «Мастер, помоги нам!», или «Нам, Мастер, помоги!», или «Помоги, Мастер, нам!», и все подставляли ему под брюхо то золотой кубок, то украшенный сверкающими каменьями потир. И давали козлу некую травку, и чесали ему спину. При этом распевали на мелодию известного гимна:
Славься, Козлобородый! Славься, Козлоногий! Ляжки свои раствори, Открой великолепные срамы И в грааль помочись — Будет нам святое причастие.И помочился чёрный козёл в золотой кубок.
Благородные волшебники, возликовав, пустили его по рукам:
— Причащайтесь!.. Причащайтесь!..
Причащались, передавали кубок далее, утирали губы.
И помочился козёл в украшенный каменьями потир.
Волшебники, отправлявшие обряд, окропили собравшихся «святой» жидкостью, пользуясь особым — чёрным — кропилом...
Выше и благороднее волшебников была только Матушка. Она и явилась последней в сопровождении молодой красавицы-ведьмы. Собака и козёл заботливо накинули плащи им на обнажённые плечи. После чего десятки крепких рук подняли Матушку и поставили на плоское каменное возвышение у торцовой стены. Матушка Фелиция скинула клобук. Она улыбалась спокойно, величественно, держалась царственно, и глаза её празднично сияли. Призывая ассамблею к вниманию, она воздела обнажённые руки над головой. И тут же наступила тишина.
Один из волшебников почтительно повернулся к ней спиной:
— Мы приветствуем тебя, Матушка! Распоряжайся нами, как Господин наш распоряжается тобой...
Сначала царственная Фелиция приняла с десяток прошений, написанных на чёрной бумаге кровью. Затем она рассудила несколько споров между неопытными молодыми ведьмами, не научившимися ещё ладить друг с другом, не научившимися миром делить между собой влияние над дураками, над простаками. После того Фелиция выслушала порочные желания пяти или шести присутствующих, коих выбирала по своему усмотрению. И в назидание другим громким, по-девичьи звонким голосом дала им советы — как вернее желаемого достигнуть. Но поскольку порочные желания всех опрошенных были однообразны и касались главным образом сожительства с тем-то или с той-то, Матушке Фелиции сей опрос быстро наскучил, и она больше никого не вызвала из толпы.
Она рассказала, что привиделся ей прошлой ночью необычный сон... Будто Господин их сидел в пустыне на высоком троне с тринадцатью ступенями, и рога у него отливали червонным золотом, а крылья были из меди. Глаза его смотрели приязненно. Господин молчал, и он явно улыбался. И некая неодолимая сила держала её, Фелицию, возле трона, не позволяла шагу ступить прочь. Будто хотел Господин ей что-то сказать, но медлил. Именно её держала эта волшебная сила, и именно ей улыбался всемогущий Господин, потому что, кроме них двоих, никого в беспредельной пустыне не было. Впрочем, нет, два города ещё были — стёртым пфеннигом валялся в раскалённом песке Иерусалим, и стёртым грошем чуть дальше — Рим. Всё молчал Господин и смотрел, смотрел, улыбался. Потом отпустил её... И она думала об этом целый день: что мог означать такой сон? И поняла: Господин хочет сказать ей нечто важное, потому состоится разговор, тот, что не всегда удаётся завести. И уважаемое собрание должно потерпеть, пока она будет разговаривать с Господином, с Владыкой. Будут вести!
Сказав всё это, Фелиция подошла к алтарю, что тоже был на каменном возвышении...
Благодаря достаточно яркому освещению всей братии было хорошо видно лицо Фелиции. Та с закрытыми глазами долго и неподвижно стояла в центре каменного круга, положив правую руку на алтарь, на сатанинский молитвенник, переплетённый волчьей кожей, с белыми, чёрными и красными страницами. Губы Матушки Фелиции шевелились, но что она шептала, никому не было слышно. Она, должно быть, уже разговаривала с Владыкой. Простому смертному и не положено слышать, что говорила она, высокий иерарх, их всемогущему Господину... Все видели, как под закрытыми веками вздрагивали глазные яблоки Фелиции. Быть может, она спала, и общение с Владыкой происходило во сне. Но общение было — верховный Владыка пустил Матушку к себе. Братья и сёстры определили это по тому, как светлело временами лицо Фелиции, и по тому, какой необыкновенный восторг то и дело отражался на нём.
— Матушке удалось сегодня! — нёсся над склонёнными головами тихий шёпот.
— Матушка говорит с ним!
— Мы услышим сегодня вести!..
Лицо Матушки Фелиции было обращено к Бафомету. Горящие, словно уголья, глаза идола грозно и напряжённо смотрели из полумрака ниши. Голова Бафомета — голова чёрного козла — слегка выдавалась в освещённое пространство. Блестели, будто жемчуга, ощеренные зубы. Тело идола лишь смутно угадывалось в темноте: оно было большое — почти в два человеческих роста, — покрытое косматой шкурой. Кто стоял поближе, чувствовал: тело идола, как печка, источало жар. От Бафомета едко тянуло горелой серой.