Ливонское зерцало
Шрифт:
Время от времени глаза-уголья идола как бы разгорались, и тогда красноватые медные отблески ложились на лицо Матушке Фелиции, восторженная улыбка играла у неё на губах. Под закрытыми веками все двигались глазные яблоки, будто внутренним взором Фелиция старалась охватить кого-то огромного, неохватного, стоявшего перед ней, — Господина.
На стенах помещения горели свечи — сотни и сотни чёрных свечей. Здесь, в храме, сейчас собралась довольно большая толпа, собралось весьма пёстрое общество. Мужчины, женщины, ведьмы и ведьмаки, колдуньи и колдуны, ворожеи и демоны, демоны, демоны. Они замерли все в благоговейном ожидании. И не было ни малейшего движения воздуха — пламя свечей почти не колебалось.
В храме царила тишина. Она нарушалась только дыханием Бафомета. Он был живой идол, он покачивал головой, он, сидя на троне, скрытом в глубине ниши, иногда двигал ногами; он видел и слышал, с ним можно было общаться. Его лёгкие — кузнечные меха; его глаза — всё прожигающий огонь; его дыхание — дыхание ада; его желания — закон; его воля — воля Люцифера. Никто из присутствующих не сомневался в этом.
Матушка Фелиция наконец открыла глаза и вздохнула.
Все, кто был в храме, подняли головы и устремили взоры к ней, пробудившейся.
Кто-то из толпы спросил:
— Ты видела его, Матушка?
Фелиция кивнула:
— Да, я видела! Правда, только издалека. Зато несколько раз...
— Ты говорила с ним?
Матушка Фелиция с сожалением покачала головой:
— Нет. Он был далеко и голоса моего не услышал. А кричать ему я не осмелилась... Я, простая смертная женщина. Могу ли я кричать в присутствии Люцифера?
Нетерпеливые молодые ведьмы спешили услышать:
— С кем же ты говорила? Мы видели, твои губы шевелились...
Фелиция сняла руку с алтаря, с сатанинского молитвенника, и сошла с возвышения. Ведьмы, ведьмаки и демоны окружили её плотным кольцом.
И Фелиция сказала:
— Со мной говорили прекрасноликие князья тьмы: Баал-Зебуб, Астарот и Молох!
Братья и сёстры пришли в возбуждение:
— О! Ты видела их, Матушка!..
При одном только упоминании имён князей тьмы все присутствующие покорно опустились на четвереньки.
Фелиция чувствовала безграничную власть Господина, проводником которой была.
— Да, они передали волю Люцифера.
— Какова же она? — ассамблея притихла.
— Владыка хочет жертвы.
Они услышали то, что хотели услышать. В глазах присутствующих засветилась радость. Многие пали ниц перед Бафометом, глаза которого то разгорались ярче, то слегка затухали.
— Жертвоприношение! — повторяли с восторгом ведьмы.
— Наконец-то жертвоприношение!.. — восклицали демоны, корчили друг другу рожи и скакали.
Дыхание Бафомета стало громче, чаще. Идол тоже пришёл в возбуждение. Из ноздрей его то и дело вырывались облачка сизого дыма. Сильнее запахло серой. Козлиная голова Бафомета склонилась, и теперь глаза-уголья пристально смотрели в толпу.
Кто-то из братьев догадался:
— Он выбирает жертву!
Прогнусавила старая карга:
— Самого достойного из нас!
Матушка Фелиция сказала:
— Здесь все одинаково достойны! Среди нас нет худших и лучших. Мы все равны в своём чувстве к Владыке, в своём почитании его...
Бафомет будто услышал эти её слова. Козлиная голова, увенчанная острыми изогнутыми рогами, опять поднялась и наполовину скрылась в полутёмной нише. В храме некоторое время слышалось тихое гудение — работал спрятанный внутри идола механизм. Стучали некие невидимые молоточки, скрипели железные оси, повизгивали пружины...
Ассамблея ждала: что решит Бафомет?
Скрытые под косматой чёрной шкурой молоточки отстучали ещё несколько секунд, после чего тело идола пришло в движение. Из полумрака ниши высунулась нога Бафомета.
Все увидели, что через покрытое лаком копыто был переброшен мешок.
— Жребий! — догадалась Матушка Фелиция.
— Жребий! — восторженно вторили демоны и ведьмы.
Фелиция с великим почтением приблизилась к Бафомету и взяла мешок.
Нога идола со скрипом спряталась в нише.
Подняв над головой мешок, Матушка Фелиция сказала:
— Братья и сёстры! Да славится наш союз! Он крепок! Он монолит! И ваш восторг — тому доказательство. Разве не всякий с радостью отдаст свою жизнь?
— За возможность лицезреть Владыку, за возможность служить ему я отдал бы и две, и три жизни, — сказал один из волшебников; свет свечей трепетал у него на решительном лице. — Я посвятил ему свою жизнь, я посвятил бы ему и свою смерть...
— И так может сказать каждый из нас, — кивнула Матушка Фелиция. — Я не сомневаюсь в этом, иначе никогда не согласилась бы стать над вами.
Одна из женщин, не стыдясь слёз, бегущих по щекам, молвила:
— Зачем жребий? Я прошу: пусть Владыка возьмёт меня. Я буду хорошо ему служить.
Матушка Фелиция покачала головой и утёрла тыльной стороной ладони слёзы женщине:
— Не обижай, сестра, тех, кто стоит рядом. Всякий спешит служить своему кумиру... А вера твоя похвальна!.. Но Владыка велел — жребий... И я первая бросаю в мешок свой медальон.
Фелиция, медленно, с достоинством склонив голову, сняла у себя с груди медальон, отцепила цепочку. И бросила медальон в мешок.
Те, кто стоял рядом, молча последовали её примеру.
Один из благородных волшебников принял из рук баронессы мешок и пошёл в толпу. У кого не было медальонов, бросали свои амулеты. Шумели, теснились, толкались, огрызались. Иные награждали друг друга тумаками, протискиваясь к мешку, презрительно шипели на обидчиков, кукарекали или квакали.
Спустя несколько минут мешок, уже достаточно тяжёлый, вернулся к Матушке Фелиции. Она встряхнула его, при этом тихонько брякнули медальоны.