Ливонское зерцало
Шрифт:
Девушка лет двадцати двух неуверенно подошла к алтарю. Сомнение и страх отразились у неё на лице, но девушка быстро справилась с собой.
Матушка Фелиция пристально посмотрела ей в глаза:
— Готова ли ты к смерти, сестра? Готова ли ты к истинной свободе? Готова ли ты к истинному счастью — служению Господину нашему?
Девушка помедлила с ответом, посмотрела на Бафомета, на глаза его, горящие огнём, оглянулась на толпу. Потом кивнула:
— Да, госпожа. Я готова.
— Не мучают ли тебя сомнения? — заглянула ей в лицо Фелиция.
— Нет, госпожа. Я счастлива... предстать сегодня перед Владыкой...
— Значит, крепка твоя вера?
— Крепка, госпожа...
— Хорошо, — Фелиция повернулась к толпе. — Отдадим дань её мужеству, её верности нашему союзу. С такими, как сестра Анна, мы непобедимы. И непобедимо наше дело!
Некий старый волшебник сказал из толпы:
— Жертва соединяется с кумиром и сама становится кумиром. Поклонимся же ей! Наша сестра Анна так близка уже к божеству.
Братья и сёстры поклонились жертве.
Волшебник воскликнул:
— Смотрите, как она красива! Владыка знал, кого выбрать, кому послать жребий...
Тяжёлое копыто снова ударило по медному блюду, от этого опять вздрогнула толпа.
Матушка Фелиция подсказала инкубу Бенедикту:
— Самое время вкатить плаху.
Тот безмолвно удалился. Через минуту в дальнем углу, за алтарём, послышалось его пыхтение. Плаха была тяжела; с глухим стуком она катилась по неровному каменному полу.
Пока красавец инкуб катил к алтарю плаху, брат по прозвищу Меа Кульпа облачался во всё красное. Это был крепкого телосложения брат; все увидели его мощные, красивые бугры-мускулы, когда он сбросил свою одежду. Он лесоруб, наверное, был там, наверху, в миру... Волшебники помогали ему. На голову Меа Кульпе надели красный же колпак — с прорезями для глаз.
Госпожа Фелиция, закрыв глаза, положа руку на книгу в переплёте из волчьей кожи и с пентаграммой, беззвучно молилась Владыке всех тёмных сил.
Сестра Анна, молодая ведьма, не могла оторвать взора от Бафомета, плечи у неё изредка нервно вздрагивали, лицо было напряжено. Временами вздрагивали у неё и губы. Из глаз готовы были брызнуть слёзы. Очень одинокая она стояла сейчас перед алтарём.
— Она красавица, — молвил старик-волшебник.
Многие ведьмы, ворожеи и старые карги, поедая её, молодую, глазами, самозабвенно плакали. Иные в восторге подвывали. Где-то далее, в глубине зала всё громче и яснее звучал сатанинский псалом. Чародеи, знахари, отравители, кровососы и порчельники, прорицатели и гадатели, и заклинатели, и прочие злодеи, приносящие вред животным и людям, и собственности, и полям, и лугам, и озёрам, и рекам, и колодцам, посевам, всходам, урожаям, видя, что вера избранной жертвы во Владыку всё же не вполне крепка, поддерживали Анну пением.
— Снимите с неё плащ, — велела Матушка Фелиция. — Нагой она пришла в этот мир, нагой и уйдёт.
Женщины быстро раздели жертву. Девушка действительно оказалась хороша. Стройная фигурка, очень нежная кожа. Братья и сёстры любовались ею. Волшебник, дабы придать ей сил и мужества в последний её час, поднёс ей кубок с хмельным ритуальным напитком. Девушка отпила несколько глотков, однако напиток не очень-то на неё подействовал, она продолжала дрожать и озираться на всякий громкий звук.
Бафомет часто и шумно дышал, вздрагивали его рога, раздувались ноздри, шевелились ноги...
Плаха остановилась у алтаря. Инкуб, в возбуждении взмахивая крыльями, установил её, проверил, не шатается ли, и отступил на шаг.
Брат Меа Кульпа стоял недвижно, опираясь на длинный меч; на клинке подсыхали капли его крови.
Избранная на заклание девушка тихо ахнула, когда козлиная голова Бафомета повернулась к ней.
Матушка Фелиция указала на плаху:
— Вот твой путь, дитя. Путь к божеству!.. Мы все завидуем тебе, дорогая Анна. Каждый из нас хотел бы оказаться сейчас на твоём месте. Но Люцифер выбрал тебя...
Не в псалме, звучавшем всё громче, не в напитке, разогревающем кровь, нашла поддержку бедная Анна, а в этих словах. Она подошла к плахе и присела возле неё.
— Обними плаху, — сказала Фелиция ласково.
Брат Бенедикт-Альпин, могуче взмахнув крыльями, воспарил над толпой, потом закружил над Анной и сказал ей в испуганное лицо красными, сладкими устами:
— Путь к божеству! Мы поклонимся тебе, как кланяемся Господину. Ведь ты уже через минуту будешь наш Господин. Радуйся... Тебе, маленькой ведьме из деревни, никто никогда не кланялся.
Анна кивнула, подвинулась к плахе, посмотрела на неё... и в глазах у неё появился страх, неописуемый ужас. Она оглянулась на благородную госпожу Фелицию, верховодящую в ассамблее, будто ожидала, что та скажет сейчас: «Всё, достаточно, представление окончено!». Но Матушка Фелиция молчала; она, как и полагалось всемогущему иерарху, стояла к жертве спиной.
Неистовствовала и шумела толпа; пели, кричали: «Анна! Анна!..», прикрывали ладонями огоньки свечей, чтобы те не погасли. И шумел Бафомет — скрипел, стучал и едва не мычал от нетерпения.
Холодно поблескивал меч.
По щекам сестры Анны потекли слёзы.
— Я... хочу... я... не хочу...
— Она прекрасна! — возопили женщины, заглушая её слабый голос.
Матушка Фелиция обернулась, кивнула на плаху:
— Ты должна обнять её, девочка!.. И испытание кончится быстро...
И всё парил над молодой ведьмой, всё медоточил красавец-инкуб:
— А мы восхитимся твоим мужеством, как только что восхитились твоей неприкрытой красотой. Ты безумно красива, Анна!.. Знаешь?
— Любишь ли ты Владыку? — вопрошали волшебники из толпы, округляли глазки.
— Отдашься ли ты ему? — скакали старые карги, потрясая седыми космами и ветхими юбками, вздрагивая овечьими сосками, дьявольскими метками.
— Да, я люблю его! — взяла себя в руки девушка. — Я люблю своего покровителя! Простите меня!.. Мне лишь немного страшно.
— Счастливица! — обливались слезами женщины.
— Она прекрасна! — любовались мужчины.
Сестра Анна, став на колени, обняла плаху. Тут девушку начала бить крупная дрожь.