Ливонское зерцало
Шрифт:
Николаус всё озирался, осматривал укрепления города, замка.
Над Дерптскими воротами возвышалась и при этом значительно выдавалась вперёд мощная четырёхугольная башня, по виду несокрушимая и неприступная, доминирующая над всей северной частью Феллина и защищающая её. Ворота выглядели как раскрытая пасть циклопически большого чудовища, поглощающая путников вместе с лошадьми и повозками. Стражники в кольчугах до пят, досматривающие обозы и людей, были будто стальные зубы этого чудовища. Зубы двигались и перемалывали людской поток. Удо сказал, что в городе две такие надвратные башни; и они весьма старые, им более двухсот лет. Удо уже бывал в Феллине и неплохо знал город; хотя ему ещё не доводилось бывать в самом орденском замке. Кое-что он теперь пояснял Николаусу. Так, он сказал, что похожая четырёхугольная надвратная башня возвышается в западной части городской стены над Рижскими воротами. Обе башни были сложены в основном из камня, по частично и из кирпича. Все, кто в Феллин приезжал и кто хорошо знал города и замки Ливонии, соглашались с тем, что феллинские надвратные укрепления были много мощнее и выше, чем даже башни над воротами в Ревеле. Но самая высокая башня Феллина была квадратная башня, вознесённая над стенами собственно орденской кастеллы [65] . В народе эту башню за высоту прозвали Длинный Герман. Горожане поговаривали, что в хорошую погоду с этой башни видно море. Однако те, кто их слушал, им не верили, ибо велика Ливония и с одной башни её взглядом не окинуть; но проверить не могли, так как простолюдинов в феллинский замок не пускали.
65
Castellum — укреплённое место, крепость (лат.).
Спешившись, ответив на вопросы стражников и показав им печати грамот, Удо и Николаус вошли в Дерптские ворота. Отсюда сразу попали на главную улицу города, которая называлась Замковой. Она вела от Дерптских ворот через центр города к замку. Это была довольно широкая и многолюдная, мощённая камнем улица. Пеший люд здесь всё больше жался к домам, поскольку посередине улицы двумя встречными потоками шли фуры и малые повозки торговцев и ремесленников, то и дело проезжали кавалькады рыцарей при полном вооружении. На улицу роскошными фасадами выходили дома наиболее богатых ганзейских купцов и городской знати. Сразу с улицы можно было войти в торговые и ремесленные лавки и купить товар, тот, что в лучшем виде выставлялся в особых застеклённых окнах-выставках или в обзорных окнах — Schaufenster. По пёстрым вывескам Николаус и Удо, ехавшие к замку, легко узнавали, где найти таверну, а где кузницу, прочитывали на них, где дом лучшего плотника, а где живёт портной, где продаст мясо мясник, а где предложит услуги землемер, где осмотрит больного лекарь и где больному отпустит снадобье аптекарь.
Собственно Ordensburg Fellin располагался неприступной каменной твердыней на довольно высокой горе. Замок был окружён тремя форбургами, или предзамковыми укреплениями, представлявшими собой крепостные стены со сторожевыми башнями. На стенах и башнях Николаус видел многочисленную стражу. Из города в замок наши путники могли попасть только через мост, через крепостные ворота, какие находились в северо-западном углу третьего форбурга.
В этих первых воротах стража, состоявшая из наёмников, хорошо вооружённых и нарядных, остановила их и отвела к капитану. Суровый и внимательный капитан всё у них повыспросил — кто они и откуда, зачем приехали. Сказал оставить лошадей, дал двоих провожающих. Лошадей их, видел Николаус, провели крытым переходом сразу в конюшню, даже не выводя во двор.
Между форбургами, оказалось, пролегали глубокие сухие рвы с перекинутыми через них подъёмными мостами. Николаус и Удо прошли мост, поражаясь мощи укреплений, окружающих их, удивляясь крутизне холмов, на каких эти укрепления возвышались, и были встречены стражей вторых ворот. Здесь совсем другой капитан велел им оставить оружие и дал своих двоих провожающих, а первых он отправил обратно. По очередному мосту Николаус и Удо поднялись ещё выше. Оглядываясь, они видели позади себя как бы сходящие уступами вниз второй и третий форбурги и раскинувшийся далее город. Шум города отсюда уже едва был слышен.
В третьих воротах их обыскали и, записав их имена в толстую книгу, дали всего одного провожающего — молодого рыцаря в добротной стёганке, ровесника им, пожалуй. За этим рыцарем по небольшому уже мостику Николаус и Удо вошли наконец в собственно орденский замок, представлявший собой несколько зданий, образующих почти правильный квадрат.
Всё в замке было сделано крепко, на века. Огромные камни в фундаментах — точно подогнаны друг к другу. Деревянные надстройки держались на дубовых плахах, вмурованных в камень и кирпич, скреплялись полосами меди или железа. В окнах, в свинцовых обрамлениях всюду блестели стёкла. Крыши покрывались дорогой красной черепицей. Верно, немало богатств было собрано в этом замке, ибо говорится же, что по сокровищу и сундук. Потрясающе красив был «сундук» Феллин. Николаус всё озирался, под ноги не смотрел, и потому на ровном месте он споткнулся не раз. Вспоминал, как сетовали, горевали эсты: всё золото эстонское покоится в замках чужих. Более не сомневался: в Феллине покоится это золото... Очень ровным пилёным камнем были выложены в замке полы, из того же камня сложены широкие удобные лестницы; стены облицованы дорогим серовато-жёлтым эзельским доломитом [66] . Высокие своды покоев, по которым Николаус и Удо шли за молодым рыцарем, опирались на доломитовые же пятнистые столпы. Изящные капители — оголовки столпов — являли собой образцы поистине совершенного камнерезного искусства. Во многих жилых помещениях, через кои они проходили, стены были отделаны дубом и ясенем.
66
Эзель — остров в восточной части Балтийского моря; ныне остров Сааремаа (Эстония). Доломит — порода камня, напоминающая мрамор.
— Вы, похоже, впервые у нас в кастелле, — оглянулся на Николауса и Удо молодой рыцарь; и затем заметил с гордостью: — Замок строился как основная твердыня Ливонии, как столица.
И пока они шли, он давал короткие разъяснения. Так Николаус и Удо узнали, что в северной части крепостного здания находились зал для собраний, или иначе зал капитула, а также часовня. Пройдя мимо зала для собраний, они заглянули в часовню, которая показалась им весьма вместительной. Между залом и часовней стоял ландскнехт на часах. Он охранял вход в небольшое помещение, в котором хранились всевозможные послания, торговые, хозяйские, долговые книги, хроники... Из восточной части часовни, где находились хоры, вёл прямой ход в башню. В восточном крыле, в северной части был у рыцарей дормиторий, или иначе — спальня; из дормитория можно было коротким коридором сразу попасть в часовню, ибо дормиторий к часовне примыкал. Такое расположение дормитория по отношению к часовне имело большое значение: недалеко было рыцарям ходить на молитву, не мёрзнуть по пути холодной зимой. Несколько южнее дормитория располагались жилые покои господина командора.
— Туда мы сейчас и направляемся, — пояснил рыцарь.
Они шли в это время по галерее, которая окружала двор кастеллы и соединяла всё помещения в ней.
В южной части замкнутого здания размещался рефекторий, где рыцари принимали пищу. В юго-западном углу замка непосредственно к рефекторию-трапезной примыкала кухня. Внизу под кухней, в углу двора находился колодец, из коего воду посредством несложного механизма можно было поднимать прямо в кухонное помещение. Рыцарь сказал, что колодец этот очень глубок [67] , зато заверил, в случае осады защитникам кастеллы муки жажды не грозят. Были в феллинском замке ещё и другие колодцы — в предзамковых укреплениях, где размещались конюшни, всевозможные складские помещения, жилища для слуг, — но в случае захвата неприятелем форбургов эти колодцы оказывались потерянными; поэтому особенно на них рассчитывать не приходилось... В западной части орденского замка располагались необходимые хозяйственные помещения, среди которых — и склады продовольствия. В этом же крыле находился калорифер [68] .
67
Исследования современных археологов показали, что глубина феллинского колодца превышала 26 метров.
68
Большая печь, топка.
Проведя Николауса и Удо по галерее, молодой рыцарь ввёл их в покои командора Фюрстенберга. И на некоторое время их здесь оставил:
— Господин комтур скоро придёт.
Они осмотрелись. Через высокие окна в комнату проникало много света. Николаус обратил внимание на крепкие рамы, на толстые стёклышки, вправленные в свинец. Окна были сделаны искусными мастерами и напоминали соты; только эти соты излучали свет. На широких подоконниках лежали во множестве книги и свитки. Десятки толстых книг стояли и на полках. Под подоконниками вдоль всей внешней стены тянулась крепкая лавка из шлифованных и крытых лаком досок. На лавке кое-где были разложены подушки и, опять же, — книги, книги, свитки, перевязанные тесьмами... У одного из окон стоял небольшой столик на гнутых ножках. На нём — пюпитр, серебряное распятие и большие песочные часы. Посреди помещения, у стены, противоположной внешней, чернело огромное жерло очага, сложенного из красивых необработанных камней. Очаг был чисто выметен; летом им не пользовались. У входа в помещение, вдоль всей торцовой стены, стояли с десяток крепких дубовых стульев с широкими спинками; на каждом стуле лежала шёлковая подушечка. Всё здесь было устроено просто, основательно и в то же время уютно. Наверное, и хозяин этой комнаты, хозяин замка, командор, привыкший работать за этим столом и обустроивший здесь всё под себя, под свои привычки и нужды, был человек простой и основательный и в обхождении с людьми мягкий, уютный. Он был рыцарь, как и все обитатели кастеллы, но образ его, образ человека, именно так обустроившего свои покои — без мечей и щитов, без аркебуз и пистолетов, без доспехов и знамён, без штандартов и девизов, — увиделся Николаусу как образ рыцаря, более ценящего духовные и созидательные подвиги, более ценящего подвиги просвещения и веры, нежели подвиги ратные, доблестные подвиги, приводящие к разрушению, увечью, к страданию и крови, к смерти, пусть и врага. В комнате этой, за этим столиком, за пюпитром самое место было какому-нибудь учёному-богослову, или мудрому университетскому профессору, или хронисту, беспристрастно и честно отражающему время, в котором он живёт.
Николаус и Удо сидели на стульях по обе стороны от двери, на мягких подушечках и некоторое время молчали, осматриваясь. Наконец Николаус задал вопрос, мучивший его всё последнее время:
— Ты думаешь, там, на дороге, и правда были «охотники»?
Если принимать во внимание, что ответил Удо, позёвывая, его этот вопрос сейчас совсем не занимал:
— Не знаю, Николаус. Я им под колпаки не заглядывал.
— У них руки крестьян, — припомнил Николаус. — В земле у них руки. У тех, кто живёт от оружия, от грабежа, руки совсем другие.
— Возможно. Но тем, кто их повесил, виднее. Тебя тревожат вредные мысли, дорогой Николаус. Так можно додуматься и до того, что рыцари повесили тех троих — невиновных. Мне, признаюсь, до них дела нет — не моих же крестьян они повесили!.. — тут Удо обратил к Николаусу несколько насмешливый взгляд. — И откуда тебе, купцу-полочанину, знать, какие у «охотников» руки?
— Я всего лишь предполагаю, — отвёл глаза Николаус.
— Кружку вина бы сейчас, — Удо огляделся вокруг себя, будто всерьёз надеялся, что, войдя в покои старого магистра, не заметил приготовленного для него, для Удо, хмельного угощения; вздохнул: — И те трое крестьян... Возможно, днём они были крестьяне, а ночью грабили и жгли богатые мызы; возможно, днём они кланялись своим господам, а ночью резали их в постелях. Тот, кто служит тебе, обычно тебя ненавидит. Ты, может, полагаешь, что работники, живущие от дела твоего отца, его и тебя любят?..