Ливонское зерцало
Шрифт:
Ангелика посмотрела на валун.
— Со мной же сейчас не только слуги, но и господин Николаус, о геройстве которого брат говорит без умолку. А храбрый Николаус, наверное, легко прогонит и всех «охотников», и мызных людей.
Она уже совершенно избавилась от волнения, и глаза её улыбались; Ангелика тоже умела выразить своё отношение тонко — посмеяться и не обидеть.
Несколько серьёзнее Ангелика добавила:
— Юнкер всегда говорит мне, что я могу брать кнехтов с собой на прогулки. Хоть дюжину, ибо всё равно они целыми днями страдают от безделья. Но я их плохо знаю. Мне проще гулять со своими, хозяйскими.
Они шли рядом, и Ангелика сейчас не рвала цветы. Она уже больше была занята разговором. Слушала Николауса, который, заверяя, что всякого рода преступники, множащие зло, вряд ли отвяжутся объявиться под самыми стенами замка, советовал ей, однако, выходить в поля с более многочисленной и надёжной стражей. Похищение Ангелики стало бы большим несчастьем для многих, живущих в замке. Равно как и для него самого, — слегка поклонился Николаус. Он поймал при этом её удивлённый и радостный взгляд и, воодушевлённый этим, взял её за руку. Но Ангелика осторожно высвободила руку. Немного ускорив шаг, она принялась рассказывать, что сидеть целыми днями в четырёх стенах — такая скука. Да ещё когда после дождей распогодилось.
— Раньше мы каждое лето ездили то на взморье, где нежились в дюнах, то на берег озера Пейпус [73] . Но в последнее время из-за войны приходится отказываться от поездок. Только и получается, что вблизи замка гулять.
Когда девушка сказала это «вблизи замка», Николаус невольно огляделся. Так красивы были пышные, причудливых форм облака, медленно, величаво плывущие — будто сказочные корабли — с запада на восток; невозможно было не залюбоваться деревьями и кустарниками, обступившими ручей, недвижными, сонными в предполуденный час травами, разросшимися буйно возле воды, осыпанными цветками — жёлтыми, сиреневыми, белыми, мелкими и покрупнее, бутонами, метёлками, корзинками, кистями и зонтиками, — не восхититься солнечным светом, заплутавшим в густой листве ив...
73
Чудское озеро.
Ангелика мельком — украдкой — взглянула на Николауса:
— У тебя красивый меч.
— Барон велел выбрать в оружейной. Я и выбрал.
— У тебя хороший вкус.
Польщённый Николаус принялся рассказывать Ангелике про свой чудесный меч цвайхендер [74] , что висел у него на боку. Он поведал ей, сколь удобен этот большой меч для поединка, ибо позволяет держать врага на отдалении, и сколь меч совершенен, так как всё продумано в нём до мелочей и проверено в деле. Вот, к примеру, две гарды у него — большая и малая. Знает ли Ангелика, для чего малая гарда? Для того она, чтобы защитить руку, когда воин ради усиления удара берётся за клинок, за его незаточенную часть. А называется малая гарда «кабаньими клыками». Какое верное название! Как действительно малая гарда похожа на кабаньи клыки!.. Дабы не поранить руку об углы незаточенной части, эта часть предусмотрительно обматывается кожей. И Николаус показал незаточенную часть клинка — рикассо — и крепкую воловью кожу на ней показал.
74
Zweihander в дословном переводе с немецкого означает — двуручник; ещё этот меч был известен под названиями Bihander или Bidenheinder.
Ангелика слушала его с интересом и внимательно смотрела на те части меча, на какие он указывал. Николаус подумал: не слишком ли он увлёкся, рассказывая про свой цвайхендер? может ли быть интересен Ангелике его рассказ? Не всякая девушка будет слушать с интересом долгое повествование про меч. Тут Николауса посетила мысль, что слушать про меч Ангелике, наверное, не интересно, а слушает она исключительно потому, что рассказывает про меч он. Эта неожиданная мысль, ничем не подтверждённая, догадка, не лишённая дерзости, взволновала его, даже обожгла. Очень приятная это была мысль, эта догадка, поскольку давала надежду на то, что душа-Ангелика относится к нему ровно так, как относится к ней он. И Николаус замолчал, оставив в покое меч.
Ангелика спросила:
— А ты хорошо владеешь мечом, Николаус? Так хорошо, как об этом говорит Удо?
Николаус улыбнулся:
— О нет, Ангелика! Удо преувеличивает весьма. Не так я хорош в фехтовании. Я ведь больше купец, чем воин, — и он пожал плечами. — Не знаю, зачем понадобилось Удо преувеличивать мои способности и вообще рассказывать в замке о том случае.
— И всё-таки, Николаус, — допытывалась Ангелика, — тебе приходилось участвовать в поединках?
— В шутку разве что, — скромничал Николаус.
— А смог бы ты, например, одолеть вон тех моих слуг? — она была так мила в своей непосредственности.
Николаус бросил на слуг, державшихся в отдалении, оценивающий взгляд:
— Если бы очень постарался, наверное, смог бы...
— А хотя бы с одним ландскнехтом справился бы? — всё не унималась Ангелика.
— Возможно, — не исключал Николаус.
— А с разбойниками?
Он опять улыбнулся:
— С разбойниками, думаю, было бы справиться легче.
— А с Юнкером?..
Николаус засмеялся:
— О, Ангелика! Ты чистое дитя!
— Нет, ты ответь, — настаивала она.
— Не знаю, справился ли бы я с рыцарем Юнкером. Но от волка в лесу тебя защитил бы...
Тут они услышали некие звуки, доносящиеся из зарослей ив, что образовали на изгибе ручья весьма уютный уголок. Прислушиваясь, девушка слегка склонила голову набок, потом удивлённо вскинула брови.
— Там, кажется, кто-то плачет.
Прислушался и Николаус.
— Нет. Это кто-то будто смеётся...
— Или плачет? — всё не могла понять Ангелика.
— Это же лира играет, — узнал Николаус.
— Лира? Верно... — засияли радостью глаза Ангелики. — Только рыцарь Хагелькен может так играть.
Оставив лошадей под присмотром слуг, Ангелика и Николаус спустились к ручью, полноводному после дождей, кое-где даже вышедшему из привычных бережков и залившему комли ив. Высохшие пучки травы на склонённых над водой ветках показывали, сколь высока была вода в ручье ещё пару дней назад.
Действительно увидели рыцаря Хагелькена. Тот стоял, прислонившись спиной к стволу старой ивы, и играл грустную-грустную мелодию. Глаза его были закрыты, поэтому он не сразу понял, что уже не один здесь — в красивом месте у ручья. Только музыка занимала его.
— Господин Хагелькен... — тихонько окликнула его Ангелика.
Он открыл глаза и остановил смычок.
— Ах, это вы, фрейлейн! — обрадовался он. — Я рад, что именно вы услышали мою музыку и пришли на неё.
— Я сначала подумала, кто-то плачет, — призналась Ангелика.
— Вы не ослышались, — кивнул рыцарь. — Плакала моя лира.
— Никто, кроме вас, не умеет так играть, — похвалила Ангелика.
— Вы слишком добры ко мне, фрейлейн. Между тем я только в середине пути. Я хочу научиться так играть, чтоб заслушивались и замолкали птицы, чтобы лира, как человек, плакала и смеялась. И чтобы... — рыцарь Хагелькен замолчал, задумавшись.