Лиза Чайкина
Шрифт:
Бабы зашумели у колодца...» —
«Но ведь это, Маня, не конец,—
Сколько их, таких, ещё найдётся.
А тебе спасибо. Молодец!
Завтра я пойду по деревням».
Сумерки сгущались по углам.
Все притихли. Опускался вечер.
Близок час. И Лиза поднялась,
Ватник свой накинула на плечи,
Села, за наушники взялась.
Долгим ей казалось ожиданье.
В этот час в Москве... Но что ж молчит
Радио? И, затаив дыханье,
Слышит
Над страной, через фронты летит
Голоса далёкое звучанье:
Это голос Партии могучий
Говорит с народом в грозный час.
Это вдруг пробившийся сквозь тучи
Свет надежды озаряет нас.
8
Я хочу запомнить всё, как было, -
Весь твой трудный быт военных дней.
Вот и годовщина наступила,
Да не видно праздничных огней.
Не пылают флаги над толпою,
В полный голос песня не слышна.
Но и здесь заботливой рукою
К празднику землянка убрана.
Вытоплена печь, обед сготовлен
И для всех постирано бельё.
Ай да Чайка! Командир доволен,
Весь отряд благодарит её...
Был совсем не пышным пир в землянке,
Всё же в ней застолица была.
Кто-то взял гармонь и тронул планки —
И в землянке песня ожила.
Позабытая, своя, родная,
Что певали дома вечерком,
К сердцу подошла, напоминая
Каждому о чём-то о своём:
Боль разлуки или радость встречи,
Солнечный, ненастный ли денёк?
Плыл в окне черёмуховый вечер
И мигал знакомый огонёк.
Каждый звук о родине напомнил
И о том, что было далеко.
Чей-то вздох, тяжёлый и безмолвный,
Отозвался в песне глубоко.
Песня шла. На берег выходила,
Там, где Волга матушка-река;
Вот она винтовку зарядила,
Залегла у ближнего леска.
И такая огненная сила,
Запылав, по жилам потекла,
Будто это мать заголосила
На краю горящего села.
Будто бы голодных ребятишек
С белизной бескровной на щеках,
Маленьких Ванюшек, Танек, Гришек
Песня поднимала на руках.
Ласково к груди их прижимая,
Ватником укрыла потеплей,
Отдала паёк свой, повторяя:
«Это вам»,— и встала у дверей.
Положил боец свою гармошку,
Попросил: «Нельзя ли огонька?»
Закурил, помедлив, козью ножку,
Чтоб скорей развеялась тоска.
И курил, застенчивый да ладный,
Деловито, не спеша курил.
Взял винтовку с козел аккуратно
И, затвором щёлкнув, зарядил.
Командир сказал: «С таким народом
И невзгода, братцы, не страшна.
Ты женат?» — «Так точно. Больше года.
Маленького ждёт
Отвернулся. И румянец кроткий
Залил щёки: «Будем воевать...»
И затвор погладил у винтовки,
И пошёл — чего же зря стоять?
Шёл и думал: жить ему хотелось
И растить парнишку-сорванца,
А ещё, ещё ему хотелось,
Чтобы непременно был в отца.
9
«Отчизна! Великое слово!
Когда ты и кем рождено?
Ты в радостный час и в суровый
В сердцах у людей зажжено.
Отчизна! Враги уже рядом,
И, может, они под Москвой.
На Невском ложатся снаряды,
Пожары встают над Невой.
Отчизна! Всем сердцем горячим
Я к ранам твоим припаду!
Листовки под ватником спрячу,
В деревни родные пойду.
Поля наши залиты кровью,
Слезами и горем сирот,—
Я правду народу открою,
И духом воспрянет народ.
Злодеи деревни сжигают,
Живыми сжигают людей.
Но правда народу сияет,
И с нею народу светлей».
Вот с этою думой заветной
Идёшь ты. Не видно ни зги.
Идёшь ты сквозь мрак беспросветный,
И в каждой деревне враги.
Повсюду встречаешь невзгоду,—
Так вот что такое война!
Приходится трудно народу,
Помочь ты народу должна.
Берёза стоит молодая.
Обрублены сучья на ней.
Как будто старуха седая,
Горюет она среди пней.
И тополь, могучий когда-то,
Зачах и поник над водой,—
Задушен петлёю проклятой
На нём партизан молодой.
Вот здесь были детские ясли,
Нарядные клумбы цвели,
А нынче лишь галки на прясле,
И трубы торчат из земли,
Да чёрные вороны кружат,
Да зарева в небе дрожат,
Да мать безутешная тужит,
Что сын не вернётся назад.
И вновь безотрадней друг друга
Картины встают на пути.
Идёшь ты. В деревне подруга.
Должна ты к подруге зайти.
В условленный час — ты просила
В избе соберётся народ.
Какая чудесная сила
Тебя в эту полночь ведёт?
10
Ты устала. Отогрейся малость.
Ты, наверно, очень голодна.