Лодки уходят в шторм
Шрифт:
— Что рассказывают? — поинтересовался Пономарев. — Нам ведь ничего не известно.
— Расскажу, после расскажу, — обещал Кожемяко. — Я почему вам о бакинских делах толкую? А потому что Бакинский комитет возлагает на вас большие надежды, ждет, что вы поддержите пролетарский Баку. Сами знаете, какое важное место занимает Ленкоранский уезд в Азербайджане. Во всех отношениях удобен: и в географическом, и в стратегическом. Зря, что ли, и Деникин, и англичане зарятся на него? И вот если вы… Ломакин сообщил мне о ваших делах. Я ему говорил и вам повторяю: пора переходить к решительным
— Тем более и „союзничек“ у нас появился, — с ухмылкой вставил Беккер и обратился к Кожемяко и председателю комитета Игнату Жирикову: — Хочу доложить комитету.
— Говори, говори.
— Недавно приходит ко мне Осипов… есть у нас такой товарищ в бронеотряде, — пояснил он Кожемяко, — ну вот, приходит и говорит: „Хочет с тобой один человек из краевой управы встретиться. Только держи с ним ухо востро“.
— Что за человек?
— Ни за что не догадаетесь. Дубянский!
— Дубянский? — зло переспросил Ломакин. — Пошли ты его к таковской матери!
— Вот и я Осипову точно так и посоветовал. А он говорит: „Ты же интересуешься делами управы, может, и выведаешь чего“. А и верно, думаю, почему не попытаться? Ну, привел он Дубянского. Держится на дружеской ноге. Папашу моего вспомнил. Хороший, говорит, человек был.
— Ты о деле говори! — оборвал Игнат Жириков.
— Из разговора я понял, что он хочет спихнуть Ильяшевича. Пора, говорит, передать власть в руки гражданских лиц. О чем думает ваш комитет связи? Давайте, говорит, работать сообща. Военные пусть, мол, воюют, а с гражданскими делами мы сами управимся. Обещал нам с вами хорошие места в управе и в краевом Совете.
— А его, стало быть, председателем Совета?
— Хрен редьки не слаще, — замигал рыжими ресницами Сурнин.
— Ну, погоди, Дубянский, попадешься ты мне! — пригрозил Ломакин. — Еще раз придет, гони его в шею!
— А я вот что думаю, — возразил Пономарев. — Пусть Федя и Осипов „дружат“ пока с Дубянским. Авось и выведают что.
— Толковый совет, — согласился Жириков. — Давайте решать, что делать будем? Справедливо попрекнул нас товарищ Кожемяко: пора перейти от слов к делу. Будем готовиться и брать власть. А только никаких союзничков нам не требуется. Сами с усами. Однако и горячку пороть нет резона. Офицерье чуток присмирело, а что у них на уме, сам черт не разберет. У меня такое предложение. Вот двенадцатого марта сравняется два года, как царь отрекся. Давайте проведем в этот день демонстрацию, выведем на улицы красногвардейские части. Пусть всякие ильяшевичи и дубянские еще раз поглядят, какая мы есть сила! Как смотришь на это, товарищ Кожемяко?
— Вроде как бы генеральный смотр революционных сил, — кивнул Кожемяко.
— И предъявить требование вернуть наш батальон в Ленкорань! — предложил Ломакин.
— Ну, это лишнее, — махнул рукой Жириков. — Вызовем батальон на демонстрацию.
— Верно, верно. Слыхал, Червон? — обратился Веккер к Сергею. Он дал ему эту кличку после рассказа о червонце, подаренном Наримановым. — Вот ты и скачи к отцу, передай.
— Я хоть сейчас, — обрадованно вскочил Сергей.
— Тогда есть смысл вызвать с гор партизанский отряд Вала Мамеда, — подсказал Сурнин.
— А к нему Гимназист Салман пойдет! — предложил Сергей. — Он в горах все тропинки знает.
— Тоже верно, — согласился Жириков. — Ну, а за тобой, Иосиф, обеспечить прибытие кавэскадрона. Только предупреди Бочарникова, и всех предупредите: оружием не баловать!
Полковник Ильяшевич проснулся позже обычного. Этой ночью у Алексеева до рассвета играли в преферанс. Полковнику везло, и он на радостях хватил лишнего. А хмелел он в последнее время быстро.
Глядя на косые солнечные лучи, падавшие на пол сквозь занавешенное окно с геранью и столетником на подоконнике, и втянув носом вкусный пельменный дух, он испытал чувство безотчетной радости. Легко вскочив с кровати, сделал гимнастику, облачился в мохнатый халат и пошел умываться.
Кузьминична накрывала в столовой к завтраку. Немолодая, дородная сельская женщина, она много лет служила у полковника экономкой. Овдовев, старый греховодник сожительствовал с ней, и потому она вела себя с ним свободно.
— Скоро ли ты? — крикнула она, расставляя на столе миски с грибами и огурчики собственного засола.
— В полной боевой готовности!..
Ильяшевич сел за стол. Солнце играло на узорной резьбе хрустального графина. Ильяшевич налил две рюмки.
— Ну-с, Кузьминична… — Он опрокинул рюмку в рот, подцепил вилкой скользкий грибочек…
В эту минуту во дворе ленкоранской гарнизонной казармы раздалась команда:
— Шаго-ом… марш!
Грянул духовой оркестр.
„Смело, товарищи, в ногу…“
Взвилось красное знамя с вышитыми золотом словами „Первый интернациональный бакинский полк“, и шеренги красногвардейцев вышли на улицу.
Звуки оркестра взбудоражили город. Первыми выскочили из калиток мальчишки, за ними поспешили взрослые. Со всех улиц на пустырь „Вала чимени“, словно ручейки в озеро, стекался народ.
Где-то на „чайграгы“ пожилая женщина окликала с веранды соседку:
— Мапы, ай Мапы! Что там за тарам-турум?
— Не знаю, Марьям. Наверное, опять власть переменилась.
На пустыре собрались почти все части Ленкоранского гарнизона. Точно в назначенный срок, встреченный бурными возгласами „Ура!“, пришел второй батальон. Рядом с отцом шагал Сергей. Чуть позже в город въехал партизанский отряд Балы Мамеда. Сельчане, в папахах, перепоясанные патронташами, с короткими обрезами и карабинами в руках, выглядели грозно.
Начался митинг. Ширали Ахундов, Сергей и Ломакин и совсем еще юный девятнадцатилетний учитель Али Мамедов, которого все называли „сыном папахчи Самеда“, один за другим поднимались на трибуну — поставленные друг на друга ящики. Их речи были короткими, страстными. Они говорили о том, что два года назад народ сверг царя, но помещики, ханы и беки, белогвардейские генералы, не хотят отдать власть народу, не хотят уйти без боя. Они развязали гражданскую войну. Но, как бы они ни сопротивлялись, их часы сочтены и Советская власть, народная власть победит непременно!