Лодки уходят в шторм
Шрифт:
В тот же вечор на Форштадте в стеклянную дверь прихожей кто-то осторожно постучал.
Мария увидела через стекло худого человека с заросшим лицом.
— Кого надо?
— Не узнаешь, Мария?
— Боже мой! — присмотревшись, воскликнула Мария и открыла дверь. — Ломакин! Живой! А мы-то вас… Или опять воскрес?
В прошлом году Ломакин лежал в тифу у Марии в „холерном бараке“ и еле выжил. На это она и намекала сейчас.
— Считай, что так. А Володя?..
— Нету Володи, Сергей. — И Мария рассказала об уходе батальона в Астару. — Ну а ты? Куда
— „Бежали“, значит? — Выслушав Марию, Ломакин рассказал, как их выслали из Ленкорани и что было с ними дальше.
В районе 12-ти футового рейда вооруженный пароход „Центрокаспий“, один из тех, что блокируют подступы к Астрахани, обстрелял „Кетти“, вынудил его повернуть на Порт-Петровск.
Там всех мужчин с „Кетти“ отправили в тюрьму для выяснения личности. После долгих допросов, так и не выяснив личностей, в принудительном порядке зачислили в войско казачьего полковника Лазаря Бичерахова, в чьих руках находился Петровск.
Однако вскоре Бичерахову пришлось оставить Петровск. Часть его войск ушла на Северный Кавказ, часть погрузилась на суда и отплыла в Красноводск и на юг, к Ленкорани. Ломакин попал на пароход „Тамару“, подошедший утром к острову Сара…
…В тот же вечер в Пришибе, узнав о торговле бичераховцев оружием, Ильяшевич вызвал к себе Аветисова:
— Что это происходит, полковник? Беглые казачишки распродали оружие целого полка! — возмущался Ильяшевич. — А кто скупил его? С какой целью? Против кого оно повернется? Вот то-то и оно, батенька. У населения Мугани и без того арсенал всякого оружия, вплоть до пулеметов и орудий. — Ильяшевич помолчал, словно ему трудно было продолжать. — Мы с вами порядком оскандалились перед верховным. Ну, не смогли выставить живую силу, так хоть оружием поможем нашим закаспийским собратьям. Вы поняли мою мысль, полковник?
— Вы предлагаете изъять?..
— Конфисковать! И начните с Пришиба. Ну, скажите на милость, на что пришибянам оружие? Живут под моей охраной…
— К тому же тут одни молокане, — напомнил Аветисов.
— Да, да, в армию не идут, война, видите ли, противу их религиозных убеждений, а у каждого в подполе винтовка!..
По всему Пришибу забелели свеженаклеенные листки. Военное командование Мугани предлагало гражданам Пришиба в трехдневный срок сдать огнестрельное оружие всех видов (кроме охотничьего).
Прошло три дня. Только несколько человек откликнулось на приказ.
Ильяшевич хмуро поглядел на жалкую кучку винтовок, берданок и кольтов.
— И это все? Курам на смех! Вот что, полковник, прикажите главе сектантов-молокан, как там его фамилия… созвать в молельный дом всех мужчин и обратитесь к ним лично. Дайте еще три дня сроку.
Прошел и новый срок. Личное обращение Аветисова тоже не возымело действия..
Тогда Ильяшевич приказал:
— Вызовите эскадрон из Привольного, пусть они потрясут пришибян!
— Но они займутся не только оружием, — предупредил Аветисов, намекая на давнюю вражду между субботниками Привольного и молоканами Пришиба на религиозной почве.
— Это не наша забота! — отмахнулся Ильяшевич.
Утром эскадрон привольненцев подъехал к дому Ильяшевича, у которого шло совещание. Всадники, не спешиваясь, держали оружие на изготовку, настороженно поглядывали по сторонам. Они знали о намерении командования изъять оружие у пришибян. Получив приказ прибыть в Пришиб, встревожились: может, и их хотят разоружить? Сперва думали не ехать. Но поехали, тестовые в случае чего к отпору.
Аветисов вышел на крыльцо:
— Солдаты! Командование поручает вам прочесать дворы Пришиба. Брать только оружие, и ничего больше!
Всадники, запрудившие улицу, пришли в движение, зашумели.
— Чего, чего? — насмешливо переспросил Яков Горбунов, возглавлявший эскадрон, и обернулся в седле: — Мужчины, вы слышите, о чем нас просит полковник?
— Я не прошу, а приказываю!
— Ты нам не указ!
— Вам нужно, вы и берите!
— Мало у вас своего оружия? — послышались выкрики.
Яков Горбунов поднял руку, чтобы не шумели.
— Полковник, вы хотите стравить нас с пришибянами? Так я вам вот что скажу: мы — революционный эскадрон, а не царские солдаты-каратели.
— Сброд вы, а не эскадрон! Никакой дисциплины!
— Ты полегче, полковник, так и напороться можно!
— Нет, вы понимаете, что получается? — забасил кавалерист Моисей Бочарников, громоздко возвышавшийся на низкорослом муганском коне. — Сегодня мы отберем оружие у пришибян, а завтра он пошлет отряд Николаевки отобрать у нас!
— Пусть только сунутся!
— Да что его слушать? Поворачивай коней!
— Замолчать! — вышел из себя Аветисов. — За неподчинение приказу пойдете под суд! Все до одного!
— Хо-хо-хо! — загоготал Бочарников. — Да мы еще сами тебя судить будем, царский недобиток!
— Замолчать! — задрожал от гнева Аветисов и потянулся к кобуре, но Бочарников раньше вскинул карабин и выстрелил…
„Аветисов убит!“ — эта весть мгновенно разнеслась по уезду. По-разному восприняли ее.
Виновники события, кавалеристы Привольного, прискакали в село, забили тревогу, подняли на ноги всех сельчан, у кого было оружие. Несколько дней они ждали нападения белогвардейских отрядов, которые, по их убеждению, Ильяшевич двинет против них.
Когда Ильяшевич увидел распростертое тело старого полковника с круглой дырочкой во лбу, из которой медленно сочилась кровь, он представил себя на месте Аветисова, и его охватил страх. Он молча вернулся в дом, заперся в своей комнате, никого не хотел видеть. Часами неподвижно сидел он в какой-то прострации, перебирая в памяти события последнего времени. Какую бурю подняло его решение откликнуться на обращение Деникина! Беспорядки в гарнизоне, два убийства. Земля колеблется под ногами, власть уплывает из рук… Но вдруг ему слышался собственный голос: „Дайте срок, мы им такую баню устроим, кости затрещат!“ — виделась кивающая голова Ролсона с трубкой во рту. Он вскакивал, метался по комнате и громко твердил: „Дайте срок!.. Дайте срок!..“