Лодки уходят в шторм
Шрифт:
Два-три яблока с глухим стуком упали к ногам Сергея.
"Как бы не плюхнулся", — беспокойно следил он за Яшей. Тот передвигался по раскачивающейся ветви, как акробат под куполом цирка, и наконец забросил ноги на кромку стены, удобно уселся.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Сергей.
— Чего, чего! Контры! — шепотом ответил Яша. Сорвал яблоко, бросил Сергею: — Лови! — Сорвал другое, смачно надкусил его и перебрался на другую ветвь. Теперь густая крона скрывала его от посторонних глаз, а он видел весь двор как на ладони.
В
Посреди двора стояла телега со старым солдатским обмундированием. Каптенармус, окинув взглядом новобранцев — а их толпилось рядом десятка два, — совал каждому в руки гимнастерку и штаны.
Немолодой капрал муштровал неловких крестьянских парней, переодетых в солдатское, двор оглашали громкие команды: "Коли!", "Руби!", "Ложись!", "Бегом!"…
Сергей ходил по тупику до угла, поглядывая в обе стороны тихой улицы.
Вдруг со двора до него донесся чей-то строгий окрик:
— Ты зачем туда полез, паршивец?
И голос Яши:
— А чего, чего! Яблок нарвать. Жалко, что ли?
— А ну слазь! Слазь, тебе говорят!
Сергея будто кипятком обдало: "Влип Яшка!" Минуты две он растерянно смотрел на дерево, надеясь, что вот-вот появится Яшка. Потом сорвался с места, подбежал к воротам и принялся барабанить кулаками:
— Откройте, откройте!
Калитка отворилась.
— Тебе кого, малец? — оглядел его часовой.
— Пусти! — Сергей пытался прорваться во двор. — Братишку моего, за что зацапали братишку?
— Какого такого братишку? Ступай вон отсюда! — Часовой захлопнул калитку.
Сергей не угомонился: пусть и его хватают, а Яшку он не бросит одного! Он до боли в руках колотил по калитке, но она больше не открылась. Сергей в отчаянии сел под оградой: "Как я теперь вернусь один?"
Вдруг калитка распахнулась, и со двора пробкой вылетел Яша. Вытянув руки, он пробежал несколько метров и едва удержался на ногах.
Сергей кинулся к нему:
— Яшка!..
— У, контры! Гады ползучие! — клокотал Яша, потирая одной рукой лоб, а другой — зад. На его щеке горел багровый след оплеухи.
— Лупили? — участливо спросил Сергей.
— Ничего, ничего, ничего, — затараторил Яша. — Идем, Сережа, идем!
Тем же кружным путем ребята вернулись в Привольное и обстоятельно рассказали Ломакину и Матвееву все, что видели.
Сомнений не оставалось: беломуганцы готовились к бою.
— Видите, а вы говорите: "Авось не сожрут", — упрекнул Ломакин Матвеева. — Мало им в Ленкорани надавали. Не мы их, так они нас разобьют. Выступать надо, пока не поздно, — настаивал он, хотя не знал истинных планов пришибян.
— Ну, так тому и быть, — заключил Матвеев, — завтра пошлем с Ниной ультиматум. А ты, Сергей, пойдешь в Ленкорань…
Прослышав о возвращении ребят, Нина ждала их во дворе и сразу кинулась к Сергею.
— Ну что, нашел?
— Не… Вообще-то видел одного типа. Да черт его знает, он или не он. Походка вроде его: идет, переваливается, как гусак. А вот лицо… не разглядел.
— Гусак! Сам ты гусак! — разозлилась Нина. — Не мог толком разглядеть, что ли?
— Ну не мог! — обиделся Сергей. — Вот завтра, Матвеев говорил, пошлют тебя, ты и разглядывай бородачей.
— Правда? — Нина на радостях порывисто схватила голову Сергея, звучно поцеловала в щеку. — Ой, только бы послали! Я найду его, чует мое сердце, найду… Ну, чего глаза вытаращил? — засмеялась Нина. — Никогда не целовался с девчонками?
— Не… — наморщив в улыбке нос, признался Сергей.
— Ладно, научу после! — Нина махнула рукой и убежала.
Ставни высоких окон были прикрыты, в комнате царил прохладный полумрак, и только косые полосы солнечного света, пронизывая извивы табачного дыма, падали на паркет и круглый стол, за которым четверо молодых мужчин играли в преферанс. Сидели они по-домашнему: кто в майке, кто вовсе голый по пояс. Игра, судя по всему, шла с ночи: часть стола занимали хрустальное блюдо с абрикосами и сливой, ведерко с бутылкой шампанского, хрустальные фужеры и подсвечник с тремя оплывшими свечами.
Неслышно вошел солдат-вестовой, не спеша подобрал с иолу порожние бутылки, высыпал окурки в корзину и, ставя пепельницу на стол, как бы нехотя сказал:.
— Ваше благородие, там вас девка домогается.
— Какая еще девка? — не оборачиваясь, спросил Хошев.
— А это забавно! — оживился падкий на женщин Иванов, тот самый, что упустил на Форштадте своего брата и Горбунова. — Сейчас бы в самый раз…
— Хе, на коровьем реву, как говорится, — осклабился солдат, но тут же согнал улыбку с лица. — А кто ее знает? Командующего требует. Говорит, парламентерша.
— Парламентерша? Из Ленкорани? — насторожился Хотев.
— А кто ее знает? Говорит, принесла это… фу, господи прости, утьюматом.
— Ультиматум?! — Хошев переглянулся с начальником штаба Могилевским и начальником контрразведки Пирумовым. — Где она?
— Да где ж ей быть? Во дворе.
Офицеры подошли к окну, открыли ставни. Внизу, среди гогочущих солдат, неподвижно стояла и озиралась по сторонам девушка в коротком линялом платье и старых солдатских ботинках. В правой отстраненной руке она держала камышовый прут с привязанным к нему белым носовым платком.
Хошев нахмурился. Его оскорбило, что парламентером прислали какую-то девушку-подростка. Он взглядом спросил Пирумова, знает ли он ее? Тот пожал плечами.
А Иванов оживился еще больше:
— Ба! Да это ж сама Жанна д’Арк! Хошев, тебе не кажется…
— Перестань, Виталий! — перебил его Хошев и бросил вестовому: — Зови!
— Однако оденемся, господа: дама! — предложил Иванов.
Вестовой ввел Нину с белым "флагом" в руке. "Лишь бы не оробеть, лишь бы не оробеть", — твердила Нина, чувствуя себя как на пытке под взглядами офицеров, и нарочито вызывающе спросила: