Лоенгрин, рыцарь Лебедя
Шрифт:
– Я паладин, – напомнил Лоенгрин.
– Так это правда, что паладины залечивают раны соратникам… отдавая часть своей жизни?
– Правда, – кивнул Лоенгрин.
– Но я не соратник, – сказал Нил жалобно. – Ваша светлость, я и раньше был готов жизнь отдать за вас, но сейчас… сейчас… в ад пойду, только кивните…
Он задыхался от обилия душивших его слов благодарности, краснел и выкатывал глаза, разводил руками, Лоенгрин отмахнулся.
– Паладины лечат всех. А насчет соратников легенда потому, что, кроме соратников, никого и не видим, в города и веси заезжаем редко.
Кони вышли на поляну, там среди зеленой травы, куда между зеленых крон проникает солнечный свет, высится каменное изваяние языческого идола: толстый и уродливый человек со звериной головой смотрит со злобным оскалом. Нос отбит, губы пощерблены, Лоенгрин с отвращением вспомнил, что язычники даже бьют статуи своих богов, если те не выполняют их пожелания.
– А деревья-то… – произнес Нил тревожно.
– Что?
– Не приближаются, – сказал Нил.
Могучие великаны окружили поляну тесным кольцом, но ни один не переступил невидимую границу, словно бы проведенную циркулем мастерового. Языческий божок царит на голом от деревьев месте, допустив только низкорослую траву к подножию.
Присматриваясь очень настороженно, Лоенгрин не увидел даже насекомых, что совсем уж непонятно: вон цветы пахнут одуряюще, но нет ни пчел, ни бабочек, ни стрекоз… Даже муравьи, без которых мир не полон, не заходят в это заколдованное место.
– Лаудэтур Иезус Кристос, – произнес Лоенгрин ясным голосом.
Нил содрогнулся. Несмотря на спокойный голос Лоенгрина, в нем прозвучала страшная сила. Нил сразу представил как воочию кровопролитные сражения старых темных сил с новыми светлыми, когда в жестокой сече светлые разгромили, остатки темных разбежались и теперь прячутся по лесам и в горных пещерах, но светлые находят их и здесь…
– …во имя Творца, – закончил Лоенгрин, – создавшего мир, да будет разрушено темное прошлое!
Каменный идол затрясся, Нил застыл от ужаса: тяжелые веки поднялись, глаза загорелись дьявольским огнем. Шевельнулись и каменные губы. Чудовище проревело тяжелым, как весь лес, голосом:
– Кто… посмел…
– Кто сильнее тебя, – ответил Лоенгрин твердо. – Уходи!
– Ты не сильнее, – проревел языческий бог. – Ты… просто… ты…
Лоенгрин перекрестил его и повторил:
– Уходи. Мир принадлежит Христу.
– Нет, – проревел идол. – Мы правили миром всегда…
– Время пришло уйти, – возразил Лоенгрин. – Над миром засияла Вифлеемская звезда. Все переменилось. Уходи!
Языческий бог, к ужасу онемевшего Нила, медленно, но неуклонно рос, раздавался вширь, стал выше вдвое. От него пахнуло горячим воздухом, Лоенгрин смотрел твердо и бесстрашно, но Нил попятился, закрываясь руками от жара, наконец сумел вскрикнуть:
– Это уже не идол!
– Это идол, – ответил Лоенгрин. – Только идол.
– В него вселился древний бог! – крикнул Нил.
– Бог есть только один, – возразил Лоенгрин еще тверже. – Все остальные – ложные.
Нил отступал, закрывал ладонями лицо, чувствуя, как пузыри от ожогов вот-вот появятся и на пальцах, только Лоенгрин смотрел все так же твердо и неуступчиво.
– Ваша светлость! – прокричал Нил. – Пусть остается!.. В лесу кто его видит? Никому не вредит! Вам же нужно по своим делам…
– А это и есть мое дело, – отрезал Лоенгрин. – Сгинь, нечистая сила!.. Во имя Создателя!
Идол прорычал:
– Это нас Создатель сотворил первыми…
Нил содрогнулся от такого святотатства, однако Лоенгрин ответил ровным голосом:
– Да. Но теперь вам пора уйти. Вам пришли на смену другие, более совершенные.
Как он может такое говорить, билось в черепе Нила отчаянное. Этот сверкающий рыцарь Лебедя как будто даже не спорит, что Господь сотворил прежде этих мерзких тварей, да как же такое можно. Но поток панических мыслей прервал дикий рев рассвирепевшего зверя, в тот же миг из груди Лоенгрина полыхнул ослепляющий свет.
Идол зарычал так, что содрогнулась земля, деревья затряслись, а сверху, с треском ломая ветки, посыпались тяжелые сучья. Страшно закричали насмерть перепуганные птицы, воздух наполнился хлопаньем крыльев.
Ослепляющий свет ударил в идола с силой гигантского молота. Древний бог содрогнулся, раздался сухой треск, словно в сильный мороз лопается лед на реке. По каменному телу побежали трещины. Лоенгрин повторил начальные слова молитвы, Нилу показалось, что рыцарь Лебедя действует ими, как боевым оружием. Идол еще раз содрогнулся, трещины раскалывают снова и снова. Нил с ужасом видел, как куски стремятся отвалиться, но нечто клейкое, вроде серой плотной паутины, тянется за ними, удерживает, пытается вернуть на место.
– Смирись! – проговорил Лоенгрин, Нил впервые услышал усталость в твердом голосе рыцаря. – Ты должен уйти!
– Нет… – донесся глухой рев. – Ты не заставишь…
– Должен, – повторил Лоенгрин с усилием, – и освободить место…
– Не заставишь…
– Не я заставляю, – ответил Лоенгрин. – Именем Господа!.. А Он на стороне воинства Христова…
Раздался оглушительный треск, каменный идол закричал страшно, во все стороны брызнули каменные обломки с такой силой, словно вода от брошенного в озеро огромного камня. Нил охнул, один осколок рванул его за волосы и выдернул прядь, второй ударил по голени, причинив дикую боль, закричал и подпрыгнул конь.
Лоенгрин подъехал к каменной глыбе, на которой стоял идол, внимательно осмотрел ее снизу доверху. Нил впервые увидел на лице рыцаря смертельную усталость.
– Все кончено, – произнес Лоенгрин тихо. – Господи, прими и его душу, если она у него была. Но Тебе лучше знать.
Нил прошептал трясущимися губами:
– Господин… Но это не кощунство? Они тоже – создания Господа?
Лоенгрин нахмурился.
– Ты оспариваешь основной догмат церкви, что все создано Творцом?
– Нет, но…