Лоенгрин, рыцарь Лебедя
Шрифт:
– Ваша светлость, а я?
– Это у язычников нет выбора, – напомнил Лоенгрин. – А у христиан есть. Ты христианин, сам волен, вернуться ли в мир христиан или же остаться в язычестве. Заметь, я не называю это вот ни гнусным, ни развратным или развращенным, похотливым или… любым другим словом. Я просто сделал здесь остановку, дал отдохнуть коню, теперь еду мимо и дальше.
Он проверил стремена, потрепал коня по холке.
– Готов, дружище?
Конь ответил тихим ржанием. Нил метнулся от них, как ошпаренный, а Лоенгрин вспрыгнул в седло, разобрал повод.
Как он и предчувствовал, украшенная виноградными листьями арка появилась в тот момент, когда он твердо уверился, что покидает этот прекрасный чувственный мир, так и не отыскавший иных дорог.
Она заблистала холодно крупными каплями росы на листьях, словно напоминая, что по ту сторону холодно и неуютно, там еще новый дикий мир…
– Зато у него бесконечная дорога, – проговорил себе Лоенгрин, чтобы затоптать слабое чувство потери от расставания с этим гедонистическим миром. – И мы, клянусь, построим Царство Небесное…
Он был уже в нескольких ярдах от выхода из Грота, когда зеленая стена слева распахнулась, Голда выбежала обнаженная и с распущенными волосами, подбежала с плачем и прижалась с конскому боку всем прекрасным телом, вскинув бледное лицо с мокрыми от слез глазами и ухватившись за сапог с рыцарской шпорой.
– Не уходи!.. Здесь все рухнет!..
Конь остановился, прядая ушами, Лоенгрин посмотрел на хозяйку волшебного Холма с кроткой жалостью.
– Нет.
Она вскинула голову, в прекрасных широко расставленных глазах страх и отчаяние, потом мелькнула безумная надежда.
– Ты, – вскрикнула она тонким голосом, – не уйдешь?
Он покачал головой.
– Не рухнет.
– Но, – вскрикнула она в отчаянии, – ты же паладин? Ты должен уничтожить все это, так от тебя требует вера, я знаю!.. Издавна было предсказано, что однажды придет с именем иного бога великий воин в сверкающих доспехах…
– И все разрушит?
– Да!
– Наша вера ничего не требует, – ответил он мягко. – Мы сами решаем по своей совести. Иногда ошибаемся… Порой – жестоко, но это наши решения, мы за них отвечаем сперва перед своей совестью, а потом ответим на Страшном суде.
Она вскрикнула:
– И что ты решил?
Он ответил с той же задумчивой кротостью:
– Этот мир тоже создан Господом… с какой целью – не знаю. Возможно, только для того, чтобы испытывать людей. Тот, кто войдет сюда и не запятнает свою душу… станет еще крепче. Возможно, цели Господа иные, не мне пытаться их понять. Потому я, предоставленный самому себе, помолился и просил Господа дать мне совет…
Она затаила дыхание, но сверкающий рыцарь замолчал, она взмолилась:
– Скажи, что твой могучий бог тебе ответил?
Он покачал головой:
– Ничего.
Она спросила в страхе:
– Что это значит?
Он улыбнулся краешком рта.
– Господь предоставил решать самому. Потому я, как уже сказал, оставляю этот мир, ничего в нем не тронув и ничего не сломав, и возвращаюсь в мир людей. Волшебный Холм – не пропасть или болото, в котором гибнут все, правые и виноватые, слабые и сильные. Прощай.
Она вскричала отчаянным голосом:
– Но как же… предсказание?
Он покачал головой.
– Это не обо мне, точно.
Она вскрикнула в слезах:
– Но предсказан был именно великий воин на белом коне и в сверкающих доспехах!.. И безупречный лицом и телом…
– Я такой не один, – прокричал он и повернул коня в ту сторону, где через арку виден дикий мрачный лес, качаются ветви под напором злого пронизывающего ветра и хрипло кричат голодные и раздраженные вороны. – Жди! Он еще придет.
Она не успела ответить, сзади простучал частый стук копыт, из-за цветущих деревьев выметнулся Нил на неоседланном коне, седло просто лежит на холке.
На бледном лице оруженосца вспыхнула улыбка счастья.
– Слава Господу, ваша светлость, я вас догнал!
– Передумал? – спросил Лоенгрин.
– Вы принадлежите христианскому миру, – ответил Нил, – а я принадлежу вам, мой лорд!
Лоенгрин улыбнулся ему и прекрасной хозяйке волшебной горы.
– Все лучше, чем мы ожидали, верно?
Глава 14
Холодный пронизывающий ветер злобно набросился на обоих в тот же миг, как вынырнули из-под арки. Деревья высятся, как горы, покрытые зеленым и коричневым мхом от основания и на высоту в два человеческих роста, корни выползают, взбугривая землю, покрытую толстым слоем прошлогодних листьев, все настолько толстые, что иные с бедро взрослого мужчины…
Кони всхрапывали и пугались каждого шороха, словно и они быстро разнежились в языческом раю и отвыкли от трудностей привычной жизни.
Нил то и дело поглядывал вверх, но плотные кроны полностью закрыли небо.
– Не понимаю, – произнес он озадаченно, – утро или вечер?.. Сколько мы пробыли?.. Говорят, можно прожить там сутки, а здесь пройдет год… а то и сто лет…
– Выберемся из леса, – предложил Лоенгрин, – все увидим.
День с утра прохладный, разогрелись только от быстрой скачки. В полдень остановились напоить коней в деревушке, от них сперва шарахнулись, потом, признав молодого герцога, хозяина Брабанта, начали выходить из домов люди, на заборах повисли мальчишки.
Нил забежал в ближайший дом, через минуту высунулся из окна:
– Ваша светлость!.. Холодного молочка? Прямо из погреба!
– Иду, – ответил Лоенгрин.
Он соскочил на землю и ввел коня в поводу во двор, там улыбающийся до ушей мальчишка гордо принял повод большого рыцарского коня, а Лоенгрин взбежал по высокому крыльцу в дом.
Хозяйка низко кланялась, Нил гордо наливал в большие деревянные кружки молоко, густое, как сметана.
– Отведайте, ваша светлость, – сказал он с такой гордостью, словно сам был той коровой, что дала такое густое и вкусное молоко. – Вот таких надо разводить, что за порода?