Лоенгрин, рыцарь Лебедя
Шрифт:
Фиттингофф крикнул:
– Нет, хуже!
– Что может быть еще хуже?
– Язычники!
Лоенгрин уставился на обоих, не веря своим ушам.
– Язычники?.. Откуда?
– Вера Христа сюда пришла недавно, – напомнил сэр Холмквист быстро. – Утверждалась огнем и мечом, почти все были убиты, кто не принял христианство. Однако церковь что-то упустила… Или, напротив, перегнула палку…
– И язычество проснулось? – спросил Лоенгрин неверяще. – Но как… как они могут? Весь мир… вся Европа… почти вся… уже приняла веру
Сэр Фиттингофф прокричал:
– Что делать будем?
– Слезай с коня, – велел Лоенгрин, – а то бедное животное вот-вот рухнет. Туда нужно ехать большим отрядом.
– Войском, – уточнил сэр Холмквист.
– Или армией, – сказал Фиттингофф мрачно. – В прошлый раз они дрались отчаянно. Половина наших полегла, но мы там все утопили в крови… Убивали даже детей, наши озверели, но мне кажется, так нельзя даже во имя Господа.
– Конечно, нельзя, – сказал Лоенгрин, – мы должны быть милосердными, хотя и не забывать, что пришли в эти земли с мечом… Как развивается мятеж?
– Сжигают наши деревни, – объяснил сэр Фиттингофф, – а замки обходят, чтобы напасть на беззащитные села. Уничтожают даже скот, посевы, засыпают колодцы, дабы вынудить признавших Христа поселенцев уходить из тех земель!
У них забрали измученных коней и увели в конюшню, а их самих отправили в замок, чтобы помылись и отдохнули. Лоенгрин подозвал сэра Перигейла и велел срочно готовить всех рыцарей, что есть под рукой, к выступлению.
Ночь прошла беспокойно, а на рассвете ворота замка распахнулись, выпуская небольшой отряд. В замке остались только сэр Перигейл и трое рыцарей, все остальные в полном вооружении отправились с герцогом.
Утро выдалось мрачное, ночью прошел небольшой дождь, ветви в каплях дождя, и всадники собирали их на себя, пока в сапогах не начала хлюпать вода.
Разведчики, что приняли эти неприятности на себя, время от времени с проклятиями сбрасывали сапоги, оттуда всякий раз выплескиваются целые водопады.
Лоенгрина, что едет во главе, догнал на своем громадном брабанте сэр Шатерхэнд.
– Мне кажется, – проворчал он, – глупо вот так переть на язычников. Это такие же брабантцы! Они сильны и отважны, битва будет нелегкой.
– Если они примут ее, – заметил Лоенгрин.
– А как не принять, если мы вторгнемся в их край и начнем разорять деревни и святыни?
– Что вы предлагаете, доблестный друг?
– Воспользоваться помощью графа Эскила Андерссона. Его замок там рядом, у него очень мощная дружина. Если он в самом деле верен вам, как клялся на присяге, то тут же выедет во главе своего войска и поедет впереди!
Лоенгрин подумал, оглянулся на свой отряд.
– Пожалуй, – сказал он задумчиво, – вы правы, сэр Шатерхэнд. Чем нас будет больше, чем быстрее мы одержим победу.
– И с меньшей кровью, – добавил Шатерхэнд. – Для нас.
– Язычники, – ответил Лоенгрин и перекрестился, – тоже наши. Только они этого еще не понимают и не признают.
Во второй половине дня разведчики вернулись и сообщили, что есть очень хорошее место для лагеря вблизи владений графа Эскила Андерссона, который в свое время на присягу новому герцогу так и не явился, хотя через гонцов заверил в своей глубочайшей преданности, явно зачем-то тянет время…
Для Лоенгрина разбили шатер, он велел убрать переднюю стену, она не надобна, и всяк пусть видит, что к нему можно обратиться с вопросами в любой момент.
У входа застыли двое стражей с копьями в руках, Лоенгрину поставили легкий переносной столик и кресло. Барон Коллинс послал второго гонца к графу Андерссону, советуя поторопиться. Молодой герцог, дескать, быстро приходит в гнев, и если граф желает его разозлить, то он почти достиг цели…
Ближе к вечеру протрубили трубы, на поляну выехала процессия из богато одетых мужчин. Впереди двое: грузный приземистый мужчина с короной графа на редких, но длинных волосах и второй помоложе, с виду похож на сына, если граф сумел его завести лет в пятнадцать…
Оба передали поводья оруженосцам и слезли, Лоенгрин присмотрелся и понял, что второй явно сын, такой же грузный, хотя пока еще и без брюшка. Старший снял корону и передал сыну, после чего оба преклонили колени и ждали со склоненными головами.
Лоенгрин приблизился и, не выдерживая необходимой паузы, произнес ровным голосом:
– Граф Эскил.
Граф поднял голову и сказал:
– Ваша светлость.
– Слушаю вас, – сказал Лоенгрин.
Оставаясь на коленях, граф проговорил колеблющимся голосом:
– Я прибыл… чтобы заверить вас в моей полнейшей преданности, мой лорд! А также принести обет верности вашему герцогству, вашей короне и вам лично, герцог Лоенгрин.
Он повернулся к сыну, тот молча передал ему корону, а граф протянул ее Лоенгрину обеими руками.
– Это моя корона, – сказал он, – вручаю ее вам как ваше право владеть всеми моими землями.
Лоенгрин принял одной рукой, так велит церемония, посмотрел задумчиво.
– Я был очень рассержен, – произнес он холодно, – что вы не явились на присягу в мой замок. Это недопустимо. Но если Господь велит быть милостивым даже с врагами, то что тогда говорить с теми, кто всего лишь заблуждался на мой счет?..
– Ваша светлость…
Лоенгрин протянул корону графу.
– Возьмите, граф. Я дарю ее вам как знак сохранения за вами титула и всех земель, которыми владеете. Я все еще доверяю вам, граф. Но вы поведете свое войско в авангарде наступления на мятежных язычников.
– Ваша светлость!.. Я… я благодарю за доверие!..
Два дня разведчики вели войско уже разведанными тропами, и хотя приходилось пробираться через чащи и болота, но на вторую неделю прибыли в земли, что оказались под властью язычников.