Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе
Шрифт:
Отсюда вытекает прежде всего требование: в дефинирующем выражении (definiens) не повторять того слова, которое должно быть дефинировано (definiendum), не дефинировать idem per idem посредством тавтологии. Ибо тем самым не было бы выполнено требование анализа, который мыслимое в слове целостным всегда должен разлагать на его необходимо различно обозначенные элементы. Отсюда вытекает борьба против того, чтобы хотя одно лишь слово того же корня повторялось в definiens’e (например, «свобода есть возможность поступать свободно»). Но борьба эта является правомерной лишь в том случае, когда этимологическое отношение обоих слов лишено двусмысленности и оба они берутся в совершенно том же самом смысле (например, «краснота есть свойство быть красным»). Тогда как приведенное выше объяснение свободы потому уже может иметь силу как дефиниция, что выражением «поступать свободно» ограничивается значение «свободный», и не всякое свойство быть свободным, как например, «свободный от боли» и т. д.,
21
На немецком языке «жизненная сила» выражается одним сложным словом «Lebenskraft». – Прим. перев.
Из существа требуемого анализа следует, далее, что необходимо нисходить до более простых элементов, и правильная дефиниция не может описывать круга, так чтобы среди указанных элементов снова приводилось само definiendum.
Напротив, требование definitione fiat pernegationem не является безусловно правильным. Конечно, при помощи того, чем понятие не является, не указывается, что оно есть. Но так как различение понятия от соподчиненных понятий часто выражается только в отсутствии признака и дефиниция заключает в себе именно эту задачу различения, то не всегда следует избегать отрицательных определений.
Что указание видов понятия не есть дефиниция, – это само собою вытекает из того, что виды содержат понятие; следовательно, тут получился бы круг.
Требование точности дефиниции запрещает указывать такие признаки, которые уже содержатся в других или необходимо даны вместе с ними (производные признаки): в дефиниции параллелограмма, например, указывать кроме параллельности противолежащих сторон еще и их равенство. Впрочем, так называемая чрезмерная дефиниция не является ошибочной, и ее следует предпочитать в таких областях, где связь признаков не является абсолютно надежной.
Для обозначений последних элементов не может быть никаких дефиниций; но по отношению к ним должно предположить, что все непосредственно понимают их одинаковым образом. Они могут быть лишь названы, но не объяснены. Кто их еще не знает, тому, самое большее, они могут быть лишь показаны: воссоздавая их условия, мы пробуждаем в нем тем самым представление – как это возможно по отношению к цветам, запахам, вкусам при предположении одинаковой организации. Нечто аналогичное дефиниции имеете место лишь там, где ряд признаков имеет общее имя; указывая это последнее, мы тем самым напоминаем об остальных, стоящих в том же ряду. Так, оно есть в том случае, если сказать, что «красное есть цвет». Здесь может быть указано нечто такое, что соответствует genus proximum; но differentia specifica не может быть указана. Самое большее, эта последняя могла бы быть заменена отрицательно, именно путем отрицания всех остальных различий.
Если образование понятий должно, в конце концов, нисходить до законов, управляющих простыми функциями наших представлений и формами их синтеза, то завершенной дефиницией будет такая, у которой представление об ее объекте может возникнуть из ее элементов. Только ей принадлежит имя генетической дефиниции.
3. Если нельзя предположить сплошного согласующегося анализа наших представлений на совершенно определенные, сходным образом фиксированные и обозначенные элементы, тогда нет никакого понятия в логическом смысле и тем самым всякая задача дефиниции является, в общем, неразрешимой. Она настолько же неразрешима, как неразрешима задача определить из уравнения с одними только неизвестными одно из них. Всякая дефиниция предполагает научную терминологию.
Пока нет таковой, до тех пор дефиниция может удаваться лишь постольку, поскольку уже в обычном языке возможно отыскать такие выражения, которые лишены двусмысленности и, по крайней мере практически, могут служить для того, чтобы с несомненностью подводить под них действительно встречающиеся объекты. В таком положении находится, например, наука о праве в своем применении к отношениям повседневной жизни.
4. Тому, кто хотя и был бы знаком с элементами понятий, но сам не образовал еще всех тех понятий, которые должны быть образованы отсюда, и не вполне изучил значение их обозначений, – такому человеку дефиниция, которую он слышит, дает указание для образования понятия и вместе с тем истолковывает ему непонятое слово.
Так как, далее, согласно § 40, 4, логический идеал заключается лишь в том, чтобы были установлены в понятиях все элементы и все формы комбинаций, то образование сложных понятий может всегда прогрессировать. Тем более что в области реального это было бы совершенно праздным занятием – пытаться произвести все комбинации понятий, пока мы не уразумели оснований реальной соединимости или несоединимости отдельных признаков и комбинации признаков и пока еще нет повода произвести определенные комбинации. Но с прогрессом знания возникает потребность в образовании новых понятий и в создании для них новых слов, которым еще необходимо придать их фиксированное в понятиях значение.
Если указанные выше первые дефиниции представляют собой аналитические уравнения, в которых ценность слова выражается посредством равнозначащей формулы, то те уравнения, посредством которых впервые определяются выражения для новых понятий, являются определительными уравнениями. В них какой-либо знак, благодаря приравниванию состоящему из знакомых элементов выражению, впервые получает свою ценность. Тот, кто впервые образовал математическое понятие функции, – тот придал этому слову его значение при помощи такой формулы, которая, по внешности будучи похожа на номинальную дефиницию, по существу дела различается от нее. Дефиниции слов для вполне уже образованных понятий являются аналитическими; а те дефиниции, которые вводят термин для нового понятия, называются синтетическими94.
5. От этих обоих видов дефиниции необходимо, далее, отличать объяснения слов. Они ставят себе задачей установить просто фактическое словоупотребление и прежде всего представляют собой простую попытку оправдать и обосновать это фактическое словоупотребление. Ибо здесь указывается, что в основе словоупотребления лежит определенное понятие, которое мыслится во всех наименованных при помощи слова объектах и ни в каком другом, и, таким образом, доказывается тот угол зрения, исходя из которого, язык ставит под одинаковое наименование целый ряд предметов (§ 40, 5, примеч.). Если они удаются, то они служат описанием того, какое вообще значение принадлежит фактически какому-либо определенному слову. Лишь к такого рода объяснениям слов относится первоначально предостережение, что дефиниция не должна быть слишком узкой и слишком широкой, т. е. ее признаки не должны исключать ни одного объекта, который в языке наименовывается еще при помощи данного слова; они не должны включать ни одного такого объекта, какой в языке наименовывается при помощи другого слова. Но не требуется никакого рассуждения, что, во-первых, дефиниция вообще возможна лишь при предположении определенных в понятии признаков и что затем целый ряд слов в этом смысле не может быть даже дефинирован, – отчасти потому, что свои обозначения они распространяют произвольно и сперва необходимо было бы различить их различные значения; отчасти потому, что они употребительны лишь для обозначения определенных данных индивидуальных явлений и распространение этого обозначения на другие явления, хотя бы они были сходны в общих признаках, нуждается еще в узаконении со стороны словоупотребления. Величайшее остроумие не могло бы придумать такой простой дефиниции слова «народ», которая в том же самом смысле подходила бы ко всем случаям, в каких словоупотребление говорит о народе. Такие слова, как «церковь», «теократия», «цезаропапизм», не суть знаки понятий, а обозначение определенных исторических явлений соответственно их выдающимся чертам; следовательно, имена для единичного. Относительно их понятия всегда возможен спор.
В этой области приобретает также известный смысл требование соединять в понятии существенные признаки: именно если исходить из той задачи, что понятие следует находить, отправляясь от одинаково наименованных словоупотреблением объектов (ср. § 42, 8). Ибо теперь возникает, конечно, задача так определить понятие, чтобы оно содержало основание наименования и чтобы в него включались лишь те признаки, какие руководят языком при наименовании и от которых зависит, будет новое наименовываться тем же самым именем или нет. Если исходить от эмпирического объема имени «человек», то, по правилам абстракции, сюда необходимо включить признак «бесхвостый», ибо он является общим признаком для известных людей. Но раз мы уверены, что внешнее проявление рудиментов хвоста, которые имеются у человека, не могло бы помешать нам – предполагая совершенное сходство во всем остальном – все еще называть обладателя этого члена человеком, – то «бесхвостый» не служит признаком понятия «человек» и не должно быть включено в дефиниции, так как оно является безразличным для подведения единичного под это понятие. Что в этом смысле существенно, что безразлично – это зависит исключительно от тех точек зрения, какими руководится язык при группировке объектов. Признак, который в одном отношении может быть безразличным, в другом является существенным.