Лох
Шрифт:
Но однажды в голодный и маятный ноябрьский день его кто-то окликнул на ломаном русском языке:
— Хэрр Тьозэкин?
Саня повернул голову и увидел невысокого щуплого немца в очках, лет сорока пяти. Немец приветливо улыбался, и Тезкин несколько секунд тупо на него глядел, даже не пытаясь вспотпггь, где и когда он мог видеть этого человека.
— Бэрэзайка, — сказал немец, широко улыбаясь, — банья. Я бил к вас прошлый Рождество. Мне зовут Фолькер.
— Хорошо, — сказал Тезкин бесцветным голосом.
— Почему
— Йа, — вздохнул Саня. которому было все равно, не осталось даже сил ничего в себе таить.
— Вам что-нибудь плохо?
Тезкин кивнул и скупо и безучастно рассказал, что ищет одну женщину.
— Надо сделать объявление на газета.
— О, йа, — согласился Александр, думая, как бы ему побыстрее расстаться с поклонником российских философов и брошенных деревень, но его собеседник, так же беспричинно весело оглядывая Тезкина, заказал еще пива и объявил:
— Вы не имейт марки.
— Да, не имейт, — сказал русский философ зло, — я не имейт в вашей хваленой стране ничего, нихт.
— Алекзандер, ви не надо сердитый. Я хочу вас помогать.
— Я не сержусь, — ответил Тезкин. вставая. — Сколько я должен за пиво?
— Ничего, — сказал Фолькер серьезно и ничуть не обижаясь. — В этот раз я ви угощал, в другой ви угощает мне.
— Боюсь, что ничего не получится, — пробормотал Саня. — Простите, я должен идти.
— Подождите, Алекзандер, — возразил немец. — Возьмите ваше место и слышите, что я говорю. Ви нужен отдых. Ви много писал прошлый год?
— Я не написал ни слова и вряд ли что-нибудь еще напишу.
— Не говорите это. Ви сейчас трудный позиция в страна, я знаю. Ми тоже бил так позиция после война. Я бил маленький, но я вспомню. Я не имел отец, они убили его на война. Вы имейт отец, Алекзандер?
— Нет, — сказал Тезкин хрипло, — его тоже убили.
— Я вам понимаю. Я бил очень бедный, я мил стаканы в этот бар, а теперь я имейт деньги, я директор частный гимназиум, и в мой гимназиум дети научат русский язык. А какой-нибудь русский убил мой отец. Это странно. Алекзандер?
— Да, — согласился Саня, — в Хорошей до войны было сорок с лишним мужиков, вернулась треть. А зачем вам в вашей гимназии русский, Фолькер?
— Я люблю ваша страна. У нее убили мой отец, но я люблю ей. Я хочу, чтобы мой студенты тоже любите ваша страна.
— Да, — пробормотал Тезкин, не зная, что сказать.
Фолькер молча пил пиво, и Саня вдруг подумал, что, пожалуй, он не будет ждать еще неделю, а уедет сегодня же вечером, денег на дорогу у него хватит, и хотя не удастся привезти никаких подарков ни матери, ни деду Васе и бабкам, он все равно уедет.
— Алекзандер, — сказал Фолькер, поднимая голову от стакана, — я хочу просить вам одну вещь.
— Какую вещь?
— Я предлагай вас лекции
— Да, — ответил Тезкин, — но это невозможно, хэрр Фолькер. Я никогда и никому не читал никаких лекций. Я просто недоучившийся студент, самоучка и трепло, каких в России тысячи, и с тем же успехом вы могли бы позвать любого из русских оборванцев, шляющихся по Европе. Лучше обратитесь в университет.
— О, нет, — покачал головой Фолькер. — Я знаю люди, Алекзандер. Мне не нужно профессор или, как это у вас есть так смешная штука, я никогда не мог понимать? — а, вот — кандидат наука. Мне нужен ви, я очень, очень прошу вам, Алекзандер. И тоже ви может делать объявление на газета о эта женщина. Это важно вас, йа?
— Было важно, Фолькер, — сказал Саня с грустью, — вы немного опоздали. И потом, у меня кончается виза.
— Это мой проблем, — возразил директор.
6
Так неожиданно, в который по счету раз переменилась тезкинская судьбина, и он обрел работу, которой позавидовали бы многие из презирающих или жалеющих его российских умников. И работа эта, как ни странно, пришлась ему по вкусу, принеся успех, какого никогда прежде герой мой не знал. Гимназисты и гимназистки были от него без ума, не сводили крупных арийских глаз, засыпали вопросами, прилежно выполняли все его задания. И была среди этих глаз одна пара, смотревшая на Тезкина особенно нежно и показавшаяся ему знакомой.
Он долго не мог вспомнить, где уже видел эти глаза, пока девушка сама не напомнила ему об их встрече полгода назад в старом доме на Тюркенштрассе, и Тезкин тотчас же догадался: конечно, это была та самая прелестная немочка, что сказала ему об отъезде Катерины. Но, хоть и принесла она ему столь горестную весть, она была связана с его возлюбленной, и Саня частенько разговаривал с Анной после занятий. Пухленькая Анхен ему сочувствовала, рассказывала о том, как Козетта жила в Мюнхене, и Александр не замечал поблескивающих на ее ресницах слез, а если и замечал, то относил исключительно на счет дружеского участия.
— У нее была большая тоска, господин учитель. Иногда она говорила со мной, мы читали книги, гуляли. А когда приезжал ее муж, — Анечка говорила по-русски очень чисто, почти без ошибок, и Саня думал, что так говорить ее научила Катя. Сердце его переполнялось любовью, бедная девушка не знала, как понять его взгляды, краснела и терялась, не смея остановиться, — он работал где-то на севере и жил там, то она замыкалась и не выходила из комнаты. Я слышала, как она плачет, и однажды он сказал ей, что увезет туда, где много солнца и гор. Наверное, она туда и уехала. Она ничего не сказала мне, когда прощалась. Только поцеловала.