Лондон, любовь моя
Шрифт:
— Так значит, теперь вы ведете дело вместе с Данди, мистер Маммери? — Мэри Газали страстно желала, чтобы беседа подошла к завершению. Она хотела увести мистера Кисса к себе в квартиру.
— Пусть Данди сам вам расскажет, пока я схожу к стойке. Ты можешь им рассказать, куда мы решили вложить деньги.
К удивлению своих друзей, приступая к объяснениям, Данди смутился.
— В газете было сокращение штата. Когда в Индии меняется власть, меняется все вокруг. Я потерял работу. Тут подвернулся туристский бизнес, а Джордж прослышал о том, что на продажу выставляется кафе напротив ворот Лудгейт, и теперь мы планируем открыть котлетную «Привратник Луд», переоборудовав ее в викторианском стиле. Вроде новых гостиниц на Пиккадилли, которые выглядят так, словно стоят там уже лет
— Настоящая котлетная в старомодном стиле. Вы представляете, о чем я говорю? — Вернулся Джордж Маммери с полными кружками, не расплескав ни капли. — Кажется, в Лондоне не осталось ни одной настоящей котлетной?
— Мне они нравились, — улыбнулась Мэри Газали Джозефу Киссу, ища подтверждения. — Когда я работала рядом с Аддгейт, то почти каждый день обедала в котлетной.
— Там будут мраморные столешницы во всех кабинках, чугунные вешалки, деревянные стулья, газовые рожки и меню, написанное на доске мелом. — Джордж замолчал, изобразил руками воображаемую доску. — «Комплексный обед — треть пенни. Хлеб и масло не включены».
— Вы вылетите в трубу, — твердо сказал Джозеф Кисс.
— Нет, что вы! — Не менее убежденно ответил Маммери. — Ведь вам нужно будет вступить в клуб. За две сотни фунтов в год вас будут снабжать мелкими старыми монетками, и вы будете расплачиваться ими за самые разные блюда. «Пенни» значит «фунт». Это все равно что продавать картошку в игорном клубе. Все, кто не является членами клуба, смогут посещать кафе только как гости либо могут обменять наличные на старые монеты из расчета один фунт стерлингов на одно пенни в соседнем магазине — в кондитерской и табачной лавке миссис Эванс. Кредитные карточки или чеки тоже принимаются. Диснейленд подсказал нам, как надо действовать. Это должно быть сочетание тщательно поддерживаемой атмосферы, внимания к деталям и фантазии. Поверьте, по эту сторону Атлантики этот бизнес перспективнее «Ирландских пабов». Сейчас никто не сможет меня скопировать. Я сделаю эту «Котлетную» единственной в своем роде. Настоящим клубом, вот в чем секрет. Туристы должны будут вступать в клуб или проходить как гости членов клуба. Они будут правдами и неправдами стараться туда попасть. В дождь будут стоять в очереди, как на концерт тяжелого рока. А меню будет включать котлеты, колбаски, горох, жареную картошку. Во всем Лондоне такая еда идет по полтора фунта, а я буду получать по пятнадцать фунтов за тарелку. Эта дополнительная прибыль позволит мне выкупить дом в Хайгейте. — Он засопел, словно желая подчеркнуть реальность своей мечты. — Что скажете?
Веселые разбойники с большой дороги жулики и мошенники Джек-Шестнадцать Струн, Клод Дюваль, Дик Терпин и Джек Шеппард пропускают по кружке с евреем которого хотят ограбить
— Ну, что мне сказать Данди? — спросил мистер Кисс свою будущую жену, когда они снова вышли на мороз и пошли вверх по Стрэнду в сторону Чаринг-Кросс — Этот план ужасен. Или мне лгать старому другу, оказавшемуся без работы, в отчаянном положении? Почти всю жизнь он находил здесь поддержку. Холборнскому виадуку, не говоря о Блек-фрайарз или Флит-стрит, до сих пор удавалось не превратиться в торговую марку. Но к чему дальнейшее сопротивление? Может, лучше присоединиться к фантазиям туристов? Это будет означать капитуляцию. Перед всеми нашими министерствами, моей сестренкой и тем, за что она стоит. Нет, я в этом участвовать не буду.
— Ты считаешь эту затею нереальной? — Мэри Газали не была сильно обеспокоена. Она вообще считала Историю мифотворчеством.
— Хуже. — Джозеф Кисс помедлил перед церковью, в которой некогда нашел утешение. Это была Датская Сент-Клементс, воздвигнутая Реном на месте Харольдовой колонии викингов. — Это самообман, конец всему, фарс.
Мэри взяла его под руку и повела в теплый уют подземки.
— Фарс лучше трагедии, — сказала она.
Миссис Газали
Усевшись на стул, на котором еще недавно сидела Кэтрин Хепберн, по старой памяти навестившая Мэри, Джудит Аппл-филд иронично
— Много раз я была невестой, но вот подружкой невесты довелось стать впервые! Кто же сделал предложение?
— Он. Но я сама так решила. Я ведь очень его люблю, Джудит.
Убрав тяжелые шторы, висевшие на окнах долгие годы, Мэри заменила их легкими маркизами в пастельных тонах. Теперь ее квартира пахла краской, и даже мебель выглядела как новенькая.
— Хелен в восторге. Она считает Джозефа чудесным человеком. По ее словам, он — воплощение лондонского остроумия. Я-то, конечно, думаю, что он больше чем просто остряк, но Хелен так романтична. Это ее работа. Ну, ты согласна?
— Если только мне не придется чересчур наряжаться.
— Не придется. Я знаю эту церковь и знакома с викарием. Он человек мужественный. Я не хочу его раздражать.
Джудит икнула.
— А кто будет шафером?
— Данди, конечно, хотя сейчас между нами возникло некоторое напряжение. Он планирует одно дело, в котором мы не хотим участвовать.
— А Леон полагает, эта котлетная стоит того, чтобы рискнуть.
— Для Джозефа это дело принципа, и Данди это прекрасно понимает. Но если Леон собирается войти в долю, многие смогут последовать его примеру.
— Томми Ми, еще до своего сердечного приступа, тоже был за. Он ведь возглавлял сеть баров «Бифштексы Биг-Бен» и сеть «Кухонных воришек профессора Мориарти». И Льюис, двоюродный брат Дэвида, член парламента, тоже не против. Томми деньги носом чует. У Джозефа ведь теперь тоже кое-что водится. Заставь его войти в долю.
— Мы с Томми живем по разные стороны баррикады, но в любом случае желаю ему удачи.
— Хорошо. А сейчас мне надо ехать в институт Содружества. — Она засмеялась сама над собой. — Я не изменилась, да? Но если бы я осталась с Джеффри, была бы сейчас леворадикальной активисткой.
Уходя, она насвистывала блейковский «Иерусалим».
Проводив ее до двери в сопровождении сиамских котов Габи и Чарли, Мэри вернулась на кухню проверить плиту. Она открыла дверцу кочергой и заглянула внутрь. Огонь светился рубиновым цветом, и она не могла отвести от него глаз. Этот мир огня был ей хорошо знаком. За долгие годы она привыкла считать его воротами в Страну грез. Может быть, она поступила невежливо, не пригласив Кэтрин Хепберн на свадьбу? Наслаждаясь пышущим из печки жаром, коты замурлыкали. Подхватив обоих под мышки, Мэри села в свое старое кресло, оставив дверцу открытой. За окном сильно похолодало. Снегопад под Рождество — это необычно. Интересно, покроется ли Темза льдом, как однажды уже случалось. Ей вспоминается огромная серебристая лисья шуба, которая была на Мерль, когда она шла по льду и вдали, на берегу, полыхал пожар, посьшая в небо клубы черного дыма. Все реки покрьыись льдом, все дороги засыпал снег. Остановилось движение поездов и автобусов, и даже сточные трубы оказались непроходимыми из-за огромных сосулек. Это было в сорок седьмом году. Дату она почерпнула из старых газет, чтение которых позволило ей установить последовательность событий, случившихся в ее жизни до того, как она открыла глаза и увидела над собой улыбающееся лицо сестры Китти Додд: «Проснулась наконец, мой ангел! Бьюсь об заклад, что ты не прочь позавтракать!» Мэри было жаль расставаться с сестрой Китти Додд, и они наверняка до сих пор бы общались, если бы ее сиделка в пятьдесят шестом году не была вынуждена переехать в Австралию и не вышла там замуж. Сейчас она живет в Квинсленде.
Мерль Оберон говорила, что это была самая ужасная зима на ее памяти. От моста Ватерлоо они прошли вверх по Кингз-уэй, где все было заморожено так, что напоминало гигантские ледяные скульптуры. Изо рта у них шел пар. Завернув на Хай-Холборн, они увидели, как мимо пронеслись сани, запряженные северными оленями. Возница был закутан и его лица не было видно. Когда олени домчались до огромной воронки напротив кирпичного замка «Пруденшл» на площади перед Степл-Инн, пережившего и Большой пожар, и Блиц, Мэри испугалась, что они упадут в воронку. Мерль тут же, схватив ее за руку, показала, как олени взмыли в воздух вместе с санями и приземлились уже на Холборнский виадук, а затем исчезли в тумане над Кэннон-стрит.