Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
Шрифт:
На самом деле же все было немного иначе. Подобно Эсхилу, пирующему на объедках гомеровского праздника, я беру за основу замечательную буффонаду Нейла Фергюссона длиною в тысячу страниц — «Дом Ротшильдов». Ватерлоо едва не стало катастрофой для Ротшильдов, пишет он, потому что они запаслись огромным количеством драгоценных слитков в расчете на то, что война продлится намного дольше. Да, действительно, разведка Ротшильда первой принесла сенсационную новость о Ватерлоо, но то, когда именно они получили это известие, не имело значения. Для них это была плохая новость.
Армии теперь будут распущены. Войска теперь не нужно будет снабжать. Цена на золото
И он стал скупать эти консоли еще и еще и продолжал покупать их еще очень долго — и после того как его конкуренты решили, что эти акции больше не будут расти в цене, а братья испугались и просили его быть поосторожнее. Он продолжал скупать их весь год, пока цена не выросла на 40 % по сравнению со стартовой, а тогда — вот тогда-то он их и продал и действительно получил колоссальную прибыль — около 600 миллионов фунтов стерлингов.
Барингам оставалось только смотреть с изумлением и уважением. «Деньги — это Бог нашего времени, — сказал немецкий поэт еврейского происхождения Генрих Гейне, — а Ротшильд — пророк его». Когда в 1836 году Натан Мейер Ротшильд умер, его семья была в фокусе европейской политики. Ему благосклонно внимали все правители и премьер-министры континента, а его мнение в мире финансов имело такое значение, что, как говорят, и войну невозможно было начать, не посоветовавшись с Ротшильдом. Его личное состояние составляло 0,62 % ВВП Британии.
Лайонелу и его семье не хватало только одного. Если вспомнить клевету и злословие, которые сопутствовали его удаче после Ватерлоо, нетрудно догадаться, чего именно ему не хватало. Ему не хватало признания. Бытовым хамством, антисемитским презрением успешного еврейского банкира не удивишь. Но была и институциональная дискриминация — закрепленная законодательно. Третье поколение Ротшильдов твердо решило покончить с ней.
Сын Натана Мейера Лайонел провел тогда десятилетнюю кампанию за права евреев, в первую очередь за свои права, добиваясь допуска в лучший клуб Лондона — палату общин. В соответствии с древней традицией и практикой вновь избранный парламентарий должен был принести присягу, составленную в чисто христианском духе. Это, естественно, было недопустимо для ортодоксального еврея. Пользуясь поддержкой либеральной партии и прессы, Лайонел решил выступить против этого.
Летом 1847 года он выдвинул свою кандидатуру от лондонского Сити. Редактор The Times Джон Тадеус Делан поддержал его и написал его предвыборное обращение. The Economist также оказал ему поддержку. А вот такой мракобес, как Томас Карлайл, заявил, что Лайонел предложил ему щедрое вознаграждение, чтобы он написал статью в защиту еврейской эмансипации, а он отказался. «Еврей — это уже плохо, что уж говорить про обманщика-еврея, шарлатана-еврея? И как может настоящий еврей вообще пытаться стать сенатором или хотя бы просто гражданином любой страны, кроме своей собственной несчастной Палестины, куда направлены все его мысли, шаги и усилия?»
Злоба Карлайла была совершенно беспочвенной. Лайонел применил обычный способ решения проблемы — он выделил серьезные суммы на подкуп электората, ведь электорат подкупали всегда еще со времен Джона Уилкса, — и гордо вошел в парламент, заняв третье место в многомандатном избирательном округе. Как сказал его брат Нат, это был «потрясающий триумф семьи, равно как и полезнейший пример для бедных евреев в Германии и во всем мире».
Но вот ведь незадача: чтобы занять место в парламенте, он все-таки должен был принести присягу, основанную «на вере христианской». Недостаточно было избраться, будучи евреем. Надо было убедить парламент изменить порядок принесения присяги. Тут за дело взялся Дизраэли — взялся с огромным энтузиазмом.
Этот пейсатый романист и политический авантюрист был выкрест — его крестили, когда ему было двенадцать лет, — но он был стопроцентным евреем по происхождению и по предпочтениям. Ему нравился Лайонел Ротшильд. В романе «Танкред» у него даже есть отрывок, в котором он восхищается империей Ротшильда. Ева спрашивает Танкреда: «Какой город самый большой в Европе?» — «Без сомнения, столица моей страны — Лондон…» — «Каким же богатым должен быть здесь самый уважаемый человек… Скажи мне, он христианин?» — «Я думаю, что он принадлежит к той же расе и вере, что и вы». — «А в Париже — кто самый богатый в Париже?» — «Я полагаю, брат самого богатого человека в Лондоне». — «Ну тогда про Вену я уже все знаю», — сказала леди, улыбаясь. «Цезарь назначает моих соотечественников наместниками в разных частях империи — и правильно: если б не они, она бы распалась на части за неделю».
Лайонел помогал Дизраэли спекулировать акциями французских железных дорог, а в описываемый период одолжил Дизраэли большую сумму, чтобы тот мог платить за любую недвижимость и жить той жизнью, которой он — по собственному мнению — достоин. Жена Лайонела — очаровательная брюнетка по имени Шарлотта — была дружна с женой Дизраэли, Мэри Энн. Надо сказать, бездетная Мэри Энн испытывала несколько странную привязанность к пяти «прелестным» деткам Лайонела и Шарлотты.
От имени своего спонсора и евреев вообще Дизраэли ввязался в драку с парламентом и выдвинул абсолютно безнадежный аргумент: что якобы евреи, убив Христа, выполнили Божий промысел. Они «выполнили благое намерение» Господа и «спасли род человеческий», — заявил он ошарашенным парламентариям. Христианство стало завершающей фазой иудаизма, утверждал Дизраэли, пользуясь случаем, чтобы объяснить публике свою собственную сложную идентичность.
Либералам его слова понравились. А однопартийцы-консерваторы были в шоке. 138 человек, а может, и больше взбунтовались против руководства партии. Август Стаффорд вопрошал: «И что же, по-вашему, я должен соглашаться, когда Дизраэли утверждает, что нет разницы между теми, кто распял Христа, и теми, кто преклоняет колени перед распятым Христом?» Тори обнажили свои первобытные инстинкты. Они вновь предстали перед публикой как партия лозунга «Ни папства, ни евреев!». Их лидер Бентинк в отчаянии покинул свой пост — от стыда за реакционный дух, исходящий от однопартийцев.
Несмотря на протесты тори, закон прошел через палату общин. Нов палате лордов вопросу еврейской эмансипации предстояла пытка пострашнее. В день, когда состоялось обсуждение, в мае 1848 года, жена Лайонела Шарлотта сидела, ожидая возвращения мужа из Вестминстера. Они вернулись в 3.30 утра. Лайонел все еще улыбался — «он всегда был тверд и сдержан», — но другие Ротшильды и их сторонники были вне себя от ярости и возмущения. Ей запретили читать газетные отчеты о дебатах — это был просто стыд и срам!