Лондон. Биография
Шрифт:
Лондонское утро было «жадно» до людей, и, столь же ненасытные, «вскоре их заглатывают прожорливые конторы». И не только конторы, но и мастерские, склады, фабрики. В питейных заведениях открывались бары. Недолгий свой бизнес вершили торговцы печеной картошкой и кофейные лоточники. В Вест-энде уже вовсю трудились чистильщики обуви и коммивояжеры, а совсем неподалеку во дворах и переулках из домов выплескивалась громадная армия бедняков. В XIX веке бытовало выражение: «От них уличную дверь насилу закроешь», и даже в бедных кварталах утро приносило с собой «отчаянную, яростную веселость», словно начало дня с его невзгодами могло породить лишь истерический отклик.
Повседневная жизнь Лондона подчинена жесткому, настойчивому ритму. Открывается и закрывается биржа, наполняются клиентами и пустеют банки Ломбард-стрит, вспыхивают и гаснут огни магазинов.
К шести вечера, когда по удару часов почтовые служащие запирали ящики для писем, бизнесмены и их клерки уже успевали покинуть Сити, оставляя эту часть города лавочникам и все убывавшим в числе жителям. Людской прилив сменялся отливом – по тысячам улиц горожане возвращались в свои дома. Как писал Диккенс о своих героях в финале «Крошки Доррит», «спокойно шли они вперед, счастливые и неразлучные среди уличного шума, на солнце и в тени, а люди вокруг них, крикливые, жадные, упрямые, наглые, тщеславные, сталкивались, расходились и теснили друг друга в вечной толчее» [101] , чтобы вновь явиться на следующее утро.
101
Перевод Е. Калашниковой.
И если бы эти люди проснулись пятьдесят или сто лет спустя, они, несомненно, смогли бы влиться в инстинктивное движение часа пик. Есть, впрочем, одно отличие. Окажись лондонец XIX века в Сити XXI столетия – скажем, на Чипсайде в сумерки, когда конторские служащие и компьютерные операторы расходятся по домам, – он изумился бы упорядоченности и единообразию их шествия. Возможно, он приметил бы знакомый тип или распознал выражение задумчивости, а то и тревоги на ином лице; может быть, ему не в новинку был бы и прохожий, что-то бормочущий себе под нос; но эта общая тишина, этот недостаток человеческого тепла и дружеского разговора вполне могут вызвать беспокойство.
Лондонские радикалы
Масонский «дом заседаний» на Кларкенуэлл-грин. Он составил часть того ритуала неповиновения и наказания, с которым этот маленький участок Лондона был связан не одну сотню лет.
Глава 51
Кларкенуэлл, где твой родник?
У Артура Макена есть рассказ с описанием места в Стоук-Ньюингтоне, где иногда можно увидеть волшебный пейзаж, а изредка даже и войти в него. Возможно, это где-то рядом с Эбни-парком – несколько запущенным кладбищем близ Стоук-Ньюингтон-Хай-стрит. На этой улице жил Дефо, здесь же нехотя ходил в школу Эдгар Аллан По. Зачарованное место это мало кто видел, и мало кто даже имеет о нем понятие – но видевшие не могут говорить ни о чем другом. Рассказ (он называется «N») написан в начале 1930-х годов, но впоследствии внимательному взору являлись и другие волшебные места Лондона. Увидеть их и почувствовать их силу может всякий, кто того пожелает. Один из таких участков – окрестности Кларкенуэлл-грин.
Вопреки второй части названия, здесь нет никакой особенной «зелени»; это небольшая площадь, окруженная домами, посреди которой находится вышедшая из употребления общественная уборная. По обе стороны – узкие улицы, от которых, в свой черед, ответвляются другие улицы и переулки. На «грин» имеются рестораны, два паба, коммерческие конторы, офисы архитекторов и консультантов по «пиару». Словом, типичный и рядовой участок центрального Лондона. Но поблизости дает о себе знать и иной, более древний город. Совсем рядом с Кларкенуэлл-грин – фрагменты церкви XI века
По археологическим данным, в доисторические времена здесь располагалось поселение или стоянка – следовательно, эта часть Лондона была непрерывно обитаема в течение многих тысячелетий. Унылость или дряхлость, которую подметили здесь такие разные писатели, как Джордж Гиссинг и Арнольд Беннетт, возможно, объясняется усталостью от долгого человеческого житья с его заботами и бедами.
Впервые район упоминается в ранних документах собора Св. Павла: в VII веке он вошел во владения епископа и каноников этого церковного учреждения. В XI веке Вильгельм I пожаловал эту землю, лежавшую в пределах поместья Степни, одному из самых удачливых своих сподвижников – Ральфу Фицбрайану, который стал кларкенуэллским ленным владельцем, обязанным рыцарской службой епископу Лондонскому. Здесь стоит отметить, что Кларкенуэлл находился за городской чертой Лондона и принадлежал к графству Миддлсекс.
Наследники Ральфа, став владельцами поместья Кларкенуэлл, пожертвовали землю и постройки двум религиозным организациям. Примерно там, где сейчас стоит церковь Сент-Джеймс, возник женский монастырь Сент-Мэри, а немного юго-восточней, по другую сторону Кларкенуэлл-грин, был основан монастырь рыцарей-госпитальеров Сент-Джон-оф-Джерусалем. Так что начиная со Средних веков Кларкенуэлл знали и отличали по его связям с религиозным, духовным миром. Будучи первым монастырем, принадлежащим Ордену иоаннитов (госпитальеров), Сент-Джон-оф-Джерусалем служил сборным пунктом для крестоносцев; постепенно он рос и присоединял к себе соседние участки. Женский монастырь Сент-Мэри тоже не упускал случая расшириться, но, как всегда бывает, жизнь города в свой черед нет-нет да и прорывалась сквозь его стены.
В 1301 году настоятельница обратилась к Эдуарду I с петицией, прося «дать управу и избавление, потому как люд лондонский топчет и губит монастырские поля и луга своими мираклями и состязаниями в борьбе, а доходу от них никакого нет и не будет, ежели только король не возымеет жалость, ибо дикие они люди и мы ничего супротив них не можем и закон не спасает». Это одна из первых характеристик лондонцев как «диких» людей, и интригующе звучит замечание настоятельницы о том, что миракли – «их» затея; это бросает совершенно иной свет на средневековый театр, который считается всецело религиозным. Двумя поколениями позже монастырь Сент-Джон подвергся еще более «дикому» и яростному нападению: в 1381 году люди Уота Тайлера подожгли в каменных зданиях ордена то, что могло гореть. Монастырь сильно пострадал, хоть и не был полностью разрушен, а настоятеля обезглавили на месте, ибо он был главным сборщиком налогов для короля Ричарда II. Стоя лагерем на Кларкенуэлл-грин, люди Тайлера глядели, как полыхают зал собраний и опочивальня рыцарей, а вместе с ними – контора, винокурня, прачечная, скотобойня, конюшни и многие другие помещения. Казалось, что весь Кларкенуэлл в огне.
Одной из самых известных улиц округи была Тернмилл-стрит, получившая такое название благодаря мельницам (mills) на реке Флит. Ее называли также Тернбулл-стрит (bull – бык) из-за пересекавших ее гуртов скота, который гнали к Смитфилдскому рынку. В конце XII века из-за «грязи, навоза и прочего», что сбрасывалось во Флит, санитарное благополучие района оказалось под угрозой; столетие спустя Генрих IV приказал «прочистить реку». Он также обязал власти «починить каменный мост около Тримилл-стрит». Это был отдаленный предок моста над линией метрополитена, который чинили в конце 1990-х годов.