Лопе де Вега, Варга Сюзанн

Лопе де Вега

на обложку

Варга Сюзанн

Шрифт:

У герцога Альбы

Гранд Испании, внук дона Фернандо Альвареса де Толедо, один из самых прославленных героев в истории Испании, обретший известность прежде всего благодаря своим воинским подвигам в Нидерландах, сей молодой человек помимо титула пятого герцога Альбы носил еще титулы герцога Уэскара, маркиза де Кори, графа Лерина, Сарватьерра, Пьедрахита-и-Барко де Авила; позднее ему предстояло стать членом Королевского совета при Филиппе III, а также кавалером ордена Золотого руна. Как Лопе удалось познакомиться со столь влиятельным лицом? Прежде всего, вероятно, этому способствовали «фанфары славы», ибо, как свидетельствует сам Сервантес, к тому времени Лопе уже на протяжении трех лет считался при дворе очень успешным драматургом, а герцог был, как говорится, весьма чувствителен к таким аргументам, как образованность, литературный дар и рекомендательные письма; к тому же, без сомнения, сыграло роль и заступничество королевского рехидора (члена муниципального совета. — Ю. Р.), отца Изабеллы де Урбина, вхожего в круг богатых и знатных вельмож. Но, как бы там ни было, очевидцы тех событий свидетельствуют, что как только герцог познакомился с Лопе, он тотчас же стал настойчиво просить, чтобы тот поставил свой поэтический дар на службу его личным интересам. Дело в том, что дон Антонио тогда очень хотел покорить сердце одной толедской дамы и, видя, что она упорно сохраняет сдержанность, решил прибегнуть к помощи поэтического дара Лопе, рассудив, что сей дар может

оказать на даму благотворное влияние. Вот так под поэтическим псевдонимом Нарцисы и под маской пастушка Анфрисо начала развиваться история страсти молодого герцога, ставшая своеобразным вступительным словом, эдакой прелюдией нашего поэта к его дальнейшим профессиональным выступлениям в лирическом жанре, и сей опыт оказался весьма удачным, а мнение о Лопе у заинтересованных лиц сложилось очень и очень лестное. Кстати, следует заметить, что благоговение перед родом Альба и бесконечная преданность этому семейству возникли у Лопе уже давно, ибо при работе над «Доротеей», к написанию коей он приступил примерно в 1583 году, он уже вынашивал замысел создания героической поэмы, главным действующим лицом которой должен был стать герцог Альба, тот отважный воин, что стяжал во Фландрии и Португалии столько славы во имя Испанской империи. Позднее, по-прежнему оставаясь восторженным почитателем прославленного полководца, Лопе воздал ему почести в «Драгонтее» и в «Страннике в своем отечестве». Когда Лопе поступил к нему на службу, молодой герцог, совершавший краткосрочные наезды в Толедо и в Мадрид к королевскому двору, постоянно проживал на землях рода Альба — в поместье Альба-де-Тормес, представлявшем собой некое подобие оазиса на выжженном солнцем плоскогорье Месета неподалеку от Саламанки, к северо-западу от Мадрида. Вместе с ним в имении жили его юная сестра донья Антония и его сводный брат дон Диего, родившийся в 1573 году от женщины, чье имя не известно. Сначала Лопе исполнял обязанности камердинера герцога, а вскоре стал его личным секретарем. Работа его была делом не простым, напротив, скорее сложным и деликатным по причине разнообразия, а вернее многообразия его полномочий и обязанностей, состоявших не только в заботе о ведении переписки герцога, но также и в том, чтобы быть официальным летописцем жизни рода Альба, да еще к тому же услужливым неофициальным летописцем галантных похождений своего хозяина. Известно, что впоследствии, пользуясь доверием членов семьи и принимая участие во всех личных делах герцога, Лопе стал его «камергером», то есть в общественном мнении дослужился до звания, которое в те времена жаловали фаворитам короля и испанских грандов. Он получал весьма значительное жалованье, составлявшее в год около четырехсот золотых дукатов, которое выплачивал ему, как о том свидетельствуют документы, Франсиско де Ганте, казначей герцога. Итак, сопровождая своего повелителя, Лопе вместе с женой обосновался в Альба-де-Тормес, и там Изабелла родила дочь, которую при крещении нарекли Антонией в знак глубочайшего почтения к роду Альба (или потому, что герцог, вероятно, дал согласие стать ее крестным отцом).

В своем дворце, построенном неподалеку от реки Тормес, дон Антонио, большой любитель изящной словесности, создал небольшой двор, во всех деталях походивший на небольшие, но блестящие дворы итальянских князей и дожей эпохи Возрождения. Окруженный поэтами и музыкантами, он устраивал во дворце красочные празднества и организовывал настоящие литературные турниры. В атмосфере всеобщего веселья и доброжелательности он создал нечто вроде придворного литературного кружка и сообщества любителей искусств, в которых Лопе распоряжался как истинный хозяин и о которых оставил множество живых свидетельств. Лопе оказался очень восприимчив к присутствию прославленного музыканта Хуана Бласа де Кастро, чем он воспользовался для того, чтобы под его мелодии и каденции исполнять свои многочисленные романсы, которые, как мы знаем, представляли собой нечто вроде баллад, предназначенных для пения, а не для чтения. Лопе разделял эту бурную литературную жизнь с молодым идальго, родом из Севильи, поэтом, человеком чутким, восприимчивым, утонченным, талантливым, наделенным большой проницательностью и редким умом, Педро де Мединой, которого в этом кружке ласково называли Мединилья. Он выполнял при доне Диего, сводном брате герцога, обязанности пажа, сочинял стихи, со вниманием выслушивая советы Лопе, нашедшего в нем верного и столь необходимого друга. Лопе в своей поэзии оставил также память и о присутствовавшем в доме герцога враче-португальце по имени Энрико Хорхе Энрикес, который начал свой «Трактат о превосходном лекаре» двумя сонетами, написанными Лопе и посвященными ему, скромному медику.

Итак, Лопе с большой охотой приноравливался к своим обязанностям, в частности к обязанности летописца этого маленького двора, столь похожего на королевский, но где все придворные отличались любезностью и дружелюбием, и его перо было всегда готово превратить в поэтические строки все, что касалось рода Альба. Лопе поэтизировал своего покровителя, преображая этого человека, не лишенного, следует признать, определенной привлекательности, но, однако, необходимо заметить, что герцог Альба хоть и питал явную склонность к литературе, вероятно, не обладал теми талантами, которые ему приписывал Лопе. И мы бы не подвергали сомнению авторство герцога Альбы, читая строки, приписываемые ему Лопе де Вега, если бы позднее наш герой не сообщил нам о своей благородной «практике», суть коей состояла в том, что он отдавал свое перо на время другим людям и эти другие ставили свои подписи под его произведениями. Об этом свидетельствуют его многочисленные поэмы, приписываемые герцогу Сессе, чьим секретарем Лопе служил и чья неспособность к поэтическому творчеству была общеизвестна; об этом же свидетельствуют и стихотворения, подписанные именем прекрасной, но совершенно неграмотной Микаэлы де Лухан, а также технически зрелые, несравненные по мастерству стихотворения, которые Лопе от щедрой души своей приписал своей дочери Антонии-Кларе, которой в пору создания этих стихотворений не исполнилось еще и восьми лет. Об этой работе «литературного негра» можно составить собственное мнение, ознакомившись с отрывком из поэмы, написанной Лопе, где герцог под именем Анфрисо принимает в своих владениях своего нового секретаря, выступающего под привычным поэтическим именем Белардо:

Белардо, вы прибыли сюда, Чтоб стать одним из моих пастухов. Это большая удача для моих страстей, Ибо не будут они знать забвенья <…> Вас слышит Тахо и мой славный Тормес, Здесь пастуха Анфрисо называют Аполлоном, И если я — Анфрисо, вы — мой Аполлон.

Герцог, заточенный в тюрьму

Безмятежная и спокойная жизнь благородного семейства герцога Альба была внезапно взбудоражена событием, наделавшим много шума как в Мадриде, так и во всем королевстве, покой был нарушен, и ему на смену пришли волнения и тревоги. Герцог, радостно предававшийся галантным похождениям и любовным увлечениям, вот уже год как находился под воздействием «матримониальных замыслов», что было делом весьма привычным для испанских грандов: Филипп II вознамерился женить его на донье Каталине Энрикес де Рибера, дочери всемогущего герцога Алькалы. Но, пренебрегая волей короля, которой он никак не мог подчиниться, герцог Альба решил жениться на донье Марии де Мендоса, дочери герцога Инфантадо, что он и сделал в городе Гвадалахаре 23 июля 1590 года. Бракосочетание было обставлено со всей возможной пышностью и торжественностью. Неделю спустя после

церемонии бракосочетания Филипп II, разгневанный дерзким поступком, повелел препроводить молодого герцога Альбу в городок Медина-дель-Кампо и заточить его в башне Ла-Мота. Замок Ла-Мота представлял собой внушительных размеров крепость, служившую тюрьмой для бунтовщиков из числа людей высокопоставленных и знатных. И по сей день этот замок выглядит весьма впечатляюще. Долгое время он служил резиденцией королей: Изабелла I (Католическая) скончалась там в 1504 году, а Хуана Безумная, мать Карла V, часто и подолгу там жила. Герцог Альба провел в замке почти три года, правда, режим его содержания постепенно становился все менее и менее суровым, пока король не помиловал его, так как папа римский признал законность его брака. Само собой разумеется, что эти события, потрясшие жизнь малого герцогского двора, эхом отозвались в лирических элегиях Лопе и поэта Мединильи, а также в их романсах, посвященных этим событиям.