Лопе де Вега
Шрифт:
Однако действовать таким образом означало недооценивать силу сопротивления публики, у которой за несколько месяцев настоящего содружества и даже сообщничества с богатой и мощной драматургией сформировался отменный вкус и выработалась потребность в театральных представлениях. Не следовало забывать и о том, что в театрах почти ежедневно объединялись, влекомые одной страстью, все слои общества: аристократы, буржуа, люди образованные и любители театра из самых низов, из народа. Оценили ли по достоинству противники театра мощь того «общественного блока», против которого они выступили? Столь великая популярность театра в народе тесно связана с одной из христианских добродетелей, воспеваемых церковью, а именно с милосердием. Если во Франции, согласно пословице, театр родился у подножия алтаря, то в Испании мода на театральные представления была неотделима от добрых дел, совершаемых людьми глубоко религиозными, а если говорить еще конкретнее, то прежде всего с довольно своеобразным начинанием кардинала Эспиносы, поспешившего прийти на помощь одной из конгрегаций верующих. Вскоре после того как Мадрид был провозглашен столицей, то есть вскоре после рождения Лопе, некое сообщество мадридцев, желавших оказать помощь городским беднякам, создало конгрегацию (то есть братство) Страстей Иисусовых с целью обеспечения нуждающихся едой и одеждой, но самой главной задачей братства было создание больницы для женщин, истерзанных болезнями, одиноких, покинутых и не имевших средств к существованию. Благодаря усердию членов
Постоянно возраставшая потребность в новых драматических произведениях, призывавших к милосердию, которые должны были способствовать сбору денег, жертвуемых на благотворительность, и страстное увлечение всех слоев мадридского общества театром привели к тому, что в Мадриде произошел настоящий театральный взрыв, или театральный бум, как раз в то время, когда в столицу вернулся Лопе. Представления устраивались по вечерам и в праздничные дни, но под давлением публики спектакли стали давать еще и по вторникам и четвергам, а затем еще и ежедневно в течение трех недель до последнего дня карнавала перед Великим постом. Театры закрывались в первый день поста, и представления не давались вплоть до Пасхального воскресенья.
Итак, мы можем сделать вывод, что театр в Испании с момента возникновения был теснейшим образом связан с жизнью верующих, с жизнью церкви, и эта связь состояла не только в том, что первоначально религиозные братства использовали свое право на осуществление театральных постановок для сбора средств, направляемых на богоугодные дела, нет, эта связь ощущалась и в том, что существовало несколько различных видов пьес, при написании коих использовались совершенно разные стили. Действительно, здесь уместно напомнить, что театр, как явление полиморфное и всеобъемлющее, включал в свой репертуар и произведения совершенно особого жанра, носившие назидательный характер и затрагивавшие религиозные темы; мы имеем в виду знаменитые «ауто сакраменталь», в которых в своеобразной форме повторялись наставления, содержащиеся в катехизисе. Эти аллегорические пьесы, сюжеты которых в основном были построены на толковании священных таинств, таких, например, как таинство пресуществления или таинство евхаристии, способствовали упрочению религиозной культуры и основ веры в народных массах, и при этом не обнаруживалось никакой несовместимости этих пьес с пьесами светского театра, а также не наблюдалось и того явления, что мы сейчас назвали бы конкуренцией. Писали все пьесы одни и те же авторы, и роли в них исполняли одни и те же актеры; кстати, сам Лопе де Вега написал немало «ауто». Итак, следом за историком Б. Беннассаром можно сказать, что «испанский театр золотого века был, без сомнения, наилучшим фактором и наилучшей действующей силой, связывавшей народную культуру и культуру людей образованных, науку». Зная все вышесказанное, мы можем с большой легкостью понять, каков был статус людей театра в Испании в отношениях с Церковью, ибо сей статус резко, если не сказать радикально, отличался от того, что был у деятелей театра во Франции. Мы можем в связи с этим сравнить похороны Мольера, лишенного последнего причастия и погребенного в общей могиле с унизительной таинственностью и практически без соблюдения правил отправления погребального обряда, с теми пышными, почти национальными, государственными похоронами, на которые обрел право Лопе де Вега: погребальная церемония длилась чуть ли не неделю, и испанский драматург был погребен в склепе главного алтаря церкви Сан-Себастьян в Мадриде, хотя его образ жизни ни на йоту не был более примерным, чем образ жизни Мольера, и с точки зрения суровых требований морали чаще бывал гораздо более близок к такому понятию, как «скандал», чем к понятиям «назидательность» и «душеспасительность».
Короче говоря, как публика требовала зрелищ и удовольствий, религиозные братства и гражданские власти жаждали доходов, приносимых представлениями, дабы употребить эти деньги на богоугодные дела, и становилось ясно, что противникам театра будет с каждым днем все труднее продлевать запрет на осуществление постановок, после того как срок официального траура истечет. Когда Филипп III взошел на престол, народ приветствовал нового монарха радостными криками, пребывая во власти чувства свободы и веселья, владельцы театров поспешили вновь взяться за дело во время празднеств в честь бракосочетания короля с Маргаритой Австрийской и эрцгерцога Альберта с сестрой короля инфантой Изабеллой Кларой Эухенией. Вот так коррали вновь открыли свои двери в середине 1600 года, объявленного Святым папским престолом годом священным.
Находясь в Толедо и наблюдая за жизнью театра, Лопе счел благоразумным выбрать новое направление и для своего пера, и для своей жизни. Разумеется, он не бросил драматургию и в 1598 году поставил свою подпись под текстами трех крупных пьес: «Империал Отона» (империал — монета римского императора. — Ю. Р.), «Арагонские турниры», «Вдова, замужняя дама и девица» (в названии последней пьесы в довольно оригинальном порядке представлены три возможных общественных положения женщины). Он писал и лирические, и эпические произведения, но быстро осознал, что подобные творения могут принести ему лишь творческое удовлетворение или еще больше повысить его престиж в литературных кругах, но никак не могли обеспечить средствами к существованию, а потому вновь стал помышлять о том, чтобы поступить на службу к кому-либо из сильных мира сего, убедив возможного покровителя по достоинству оценить его опыт и качества секретаря.
Провидение способствовало знакомству Лопе с молодым вельможей по имени дон Педро Фернандес Руис де Кастро Андраде-и-Португаль, маркиз Саррия, которому после смерти отца предстояло стать седьмым графом Лемосским. Этот очень знатный, очень благородный, очень образованный, очень привлекательный дворянин был молод, ему только исполнилось 22 года, и он только что сочетался
Когда маркиз Саррия познакомился с Лопе, его отец, только что назначенный на пост вице-короля Неаполя, возложил на него перед отъездом все обязанности по управлению имуществом. Вот почему маркиз, только что получивший такие полномочия и к тому же пылавший страстью к литературе, пришел в восторг, когда ему предоставился случай взять к себе на службу уже ставшего знаменитым Лопе де Вега. Тот же понимал, что, находясь в услужении у такого господина, всячески покровительствующего развитию литературы, сможет завершить уже начатые произведения и получить определенные гарантии того, что ему будут обеспечены определенный комфорт и материальный достаток. В конце 1598 года маркиз способствовал опубликованию некоторых произведений Лопе и был весьма польщен, что тот упоминал о его существенной помощи.
Прежде всего, речь идет о «Драгонтее», гигантской эпической поэме, повествующей о деяниях английских пиратов, в частности о деяниях знаменитого корсара Фрэнсиса Дрейка, с которым Лопе был как бы косвенно знаком, так как в 1588 году испытал на себе его стратегию во время знаменитого похода «Непобедимой армады». В этом произведении, написанном под влиянием известия об уходе в мир иной человека, с которого был списан образ главного героя, прозванного Драконом и давшего свое прозвище названию всего произведения, Лопе явился выразителем тех чувств, что испытывал испанский народ после недавних жестоких схваток с англичанами. Вдохновение Лопе почерпнул в документах, опубликованных судом города Панамы, в которых говорилось о последних атаках, предпринятых Фрэнсисом Дрейком и его сыном Ричардом в 1595 и 1596 годах на заморские владения Испании, в основном на Пуэрто-Рико и Панаму, где в результате штурмов были завоеваны города Номбре-де-Диос и Портобело. В этих документах повествовалось о том, как испанцы, предводительствуемые полководцами доном Диего Суаресом и доном Алонсо де Сотомайором, дали решительный отпор англичанам, а также описывалось жестокое поражение, которое нанес английскому флоту дон Бернардино де Авельянеда, после чего из 54 кораблей противника на плаву осталось всего пять. Нашел в этих документах Лопе и рассказ о смерти Дракона, якобы предательски отравленного собственными солдатами. Результатом прочтения и осмысления этих документов стала поэма, состоящая из десяти глав, или песней, каждая из коих насчитывала семьсот двадцать восьмистиший, отличавшихся благородством и возвышенностью стиля и находившихся в абсолютной гармонии с аллегорической картиной, с которой и начиналось это творение Лопе. Итак, в самом начале перед читателем представали Религия и три ее почтенные дочери — Испания, Италия и Индия, явившиеся к подножию трона Господа нашего, дабы изобличить разбой и преступления, творимые неким драконом-пиратом, ведущим свое происхождение от адских сил и носящим имя Фрэнсиса Дрейка. Торжественность и нравоучительность, а также некоторая напыщенность, конечно, могут разочаровать современного читателя, и все же в поэме присутствует изящная и трогательная поэзия. Таковы, например, сцены, где описывается сила материнской любви, искренними человеческими чувствами проникнуто и описание жизни моряков, ибо здесь Лопе явно описывал свои собственные ощущения, испытанные во время похода «Непобедимой армады». В этой поэме удачно соседствуют точный, четкий, грубоватый язык моряков и утонченный язык высокой поэзии. Словно вдохновляясь размеренным ритмом текучего, плавного стиха, слово как бы обретает способность уловить и передать все фантазии, все надежды людей. Надо сказать, что выход в свет этого произведения предварял хвалебный сонет писателя, считавшегося знатоком морских походов, — самого Сервантеса, который после многочисленных путешествий по Средиземному морю участвовал в крупном морском сражении при Лепанто в 1571 году, где силами испанцев руководил Хуан Австрийский. Несмотря на то что успех «Драгонтеи» среди читателей был весьма относителен, все же она была опубликована вновь в 1602 году вместе с «Красотой Анхелики», эпической поэмой, написанной Лопе как раз во время похода «Непобедимой армады», и со сборником лирических стихотворений, названном «Созвучия» (или «Рифмы». — Ю. Р.).
В ноябре 1598 года, когда Лопе находился на службе у маркиза Саррия, вышел в свет и его крупный пасторальный роман «Аркадия», написанный в Альба-де-Тормес, где он находился во время изгнания под покровительством дона Антонио, герцога Альбы, ставшего главным героем романа под именем пастуха Анфрисо; собственно, ему роман и был посвящен. Однако же ради опубликования сего произведения в посвящении были сделаны изменения: вместо имени дона Антонио, герцога Альбы, там стояло имя Педро Тельеса Хирона, герцога Осуны, и имя его супруги Каталины Энтикес де Ривера, дочери могущественного и очень опасного человека — герцога Алькалы, то есть стояло имя той самой дамы, на которой, несмотря на решительные шаги, предпринятые Филиппом II, герцог Альба отказался жениться. Можно, пожалуй, поклясться, что Лопе получил некоторое удовлетворение от того, что показал, насколько он отдалился от дона Антонио, оказав столь высокую честь той, что доставила герцогу Альбе столько неприятностей. Однако следует добавить, что муж этой дамы, герцог Осуна, был не только замечательным полководцем и отчаянным храбрецом, но также поэтом и человеком очень благородным. Из письма, написанного Лопе много позже, в 1620 году, и адресованного графу Лемосу, известно, что однажды герцог Осуна отправил Лопе 500 экю, это была солидная сумма, почти равная той, что милостиво выплачивал Лопе герцог Альба в качестве годового жалованья, когда тот служил у него секретарем.
Продолжая сохранять необыкновенную работоспособность, Лопе вдохновенно трудился над третьим произведением, которое и опубликовал в начале 1599 года. Речь идет о пространной поэме, прославляющей Исидора-землепашца, чрезвычайно почитаемого в народе святого, считающегося покровителем Мадрида. День этого святого отмечают в Испании 15 мая и никогда не путают Исидора-землепашца со святым Исидором Севильским, архиепископом и одним из Отцов Церкви. В этой поэме, являющейся новаторским вариантом агиографического произведения, то есть жития святого, Лопе прославил самого смиренного, самого скромного из испанских святых. В этой поэме Лопе говорит устами жителя Мадрида, поклоняющегося святому и ежедневно молящего его о покровительстве и заступничестве, говорит изысканным, изящным, отличающимся мягкой плавностью языком. Он повествует о жизни этого трудолюбивого, терпеливого, милосердного человека, «доброго, как хлеб», по выражению самого Лопе. Автор создает целую серию картин простой жизни этого труженика, запечатлевая главные моменты его жизни.