Лотерея [Подтверждение]
Шрифт:
— А когда вы покупали лотерейный билет, тогда у вас тоже были такие соображения? — В ее голосе звучал самый обычный, неназойливый интерес.
— Нет, они пришли позднее. — Ларин ждала, и поэтому я продолжил, отметив про себя, как ловко умеет она вытягивать из меня ответы. Впрочем, теперь, когда о моем решении было заявлено вслух, мне и самому хотелось рассказать, чем оно вызвано. — Мне трудно дать всему этому внятное объяснение, но только я чувствую себя здесь неуютно, как какой-то самозванец. Я не перестаю думать о других людях, нуждающихся в атаназии куда больше моего, и о том, что я ее, собственно, недостоин. Мне даже не очень понятно, что я буду делать с этой бесконечной жизнью. Истрачу, наверное,
— Да, я понимаю, что вы почувствовали.
— И не пытайтесь, пожалуйста, меня переубедить. Я уже все решил.
Скрытая ширмой Сери продолжала приводить себя в порядок; я слышал, как она расчесывает волосы.
— Питер, а вы отчетливо понимаете, что впереди у вас смерть?
— Да, но мне это безразлично. У всех у нас впереди смерть.
— У кого-то ближе, у кого-то дальше.
— Вот потому-то мне это и безразлично. В конце меня ждет смерть, вне зависимости от того, пройду я ваш курс или нет.
Ларин сделала в лежавшем перед ней блокноте какую-то пометку. Неким образом это показывало, что она не приняла мой отказ от процедур.
— Вы слыхали когда-нибудь о писателе по фамилии Делонне? — спросила она.
— Да, конечно. «Отвержение».
— Вы давно читали эту книгу?
— Давно, еще когда учился в школе.
— У нас тут их сколько угодно. Вы не хотели бы ее перечитать?
— Вот уж не думал, — удивился я, — что она входит в здешний рекомендательный список. Ее содержание не слишком согласуется с вашими процедурами.
— Вы же очень не хотите, чтобы кто-то вас отговаривал. Если вы так и не передумаете, я хотела бы, по крайней мере, точно знать, что вы не сделали ошибки.
— Хорошо, — сказал я, — но почему это вдруг вы заговорили об этой книге?
— По самой простой причине. Делонне исходит из положения, что парадоксальность жизни состоит в присущей ей конечности, а страх перед смертью порождается ее, смерти, бесконечностью. Если уж смерть пришла — это необратимо. Человеку отведено на достижение всего, к чему он стремится, относительно короткое время. Делонне усматривает — ошибочно, по моему скромному мнению, — в преходящей природе жизни главную ее ценность, то, без чего и вообще не стоило бы жить. Если взять да и продлить жизнь, что мы здесь и делаем, то все ее важнейшие события, все достижения в значительной степени обесценятся. Кроме того, Делонне напоминает — вполне справедливо, — что Лотерея Коллаго не дает никаких гарантий от случайной смерти. В итоге он приходит к заключению, что короткая, насыщенная жизнь куда предпочтительнее длинной и вялой.
— Именно так я это и понимаю, — согласился я.
— Значит, вы предпочитаете прожить естественный, отмеренный вам срок?
— Пока я не выиграл в вашу лотерею, у меня и мыслей на эту тему не было.
— А что бы вы назвали естественной продолжительностью жизни? Тридцать лет? Сорок?
— Да нет, конечно же, куда больше. Насколько я знаю, средняя продолжительность жизни составляет сейчас около семидесяти пяти лет.
— В среднем да. А сколько лет вам сейчас, Питер? Тридцать один год, не так ли?
— Нет. Двадцать девять.
— В ваших бумагах написано, что тридцать один. Но это, в общем-то, мелочи.
Из-за ширмы появилась Сери, успевшая уже полностью одеться. В руке у нее была расческа, влажные волосы свисали длинными, слипшимися прядями. Не обращая на Сери никакого внимания, Ларин сняла скрепку с пухлой компьютерной распечатки и пробежала глазами верхнюю ее страницу.
— Боюсь, я должна буду вас огорчить. Делонне был художником, а вы пытаетесь понимать его буквально. Что бы вы мне сейчас ни говорили,
— Чушь какая-то, — сказал я и взглянул на Сери, словно ища у нее поддержки.
— К моему глубокому сожалению, это совсем не чушь. Я знаю, как трудно вам в это поверить, но так оно, скорее всего, и будет.
— Но я же не болен! Я в жизни своей никогда не болел.
— Ваша медкарта иного мнения. В восемь лет вы были госпитализированы и лечились на протяжении нескольких недель.
— Да это же просто мелкое детское недомогание. Что-то там такое с почками, но врачи сказали при выписке, что я вполне здоров, и с того времени у меня ничего такого больше не было.
Я снова взглянул на Сери, успевшую к этому времени сесть на стул, но она этого не заметила, она безотрывно смотрела на Ларин.
— Когда вам было двадцать с небольшим, вы несколько раз посещали врача. Головные боли.
— Смех один. Это была сущая мелочь. Доктор сказал тогда, что я переутомился, слишком много работаю. Ну да, конечно, ведь это был последний курс университета. Головная боль, да у кого же их не бывает! И вообще, откуда вы все это знаете? Вы что, врач?
— Нет, я просто консультант. Если это действительно была, как вы выражаетесь, сущая мелочь, то совсем не исключено, что наш компьютер ошибся. Если вы хотите пройти полное медицинское обследование — пожалуйста, клиника пойдет вам навстречу. В настоящий момент мы должны полностью полагаться на ваше досье.
— А дайте-ка и мне взглянуть на это хозяйство, — сказал я, указав на распечатку.
Ларин на мгновение задумалась, но потом все-таки протянула мне лежавшие перед ней бумаги.
Я просмотрел их, изредка задерживаясь на наиболее интересных моментах. Мое досье было составлено тщательно, безо всяких ошибок, разве что несколько выборочно. В нем приводились дата моего рождения, сведения о родителях и сестре, школы, где я учился, места, где жил, визиты к врачам. Дальше шли подробности несколько неожиданного плана. Перечень (не совсем полный) моих друзей и знакомых, наиболее посещаемые мною места, наводящие на неприятные размышления сведения о том, как я голосовал, о податях, которые я платил, о политическом обществе, куда я вступил в студенческие годы, о моих контактах с артистами малоизвестного авангардного театрика и с людьми, добровольно следившими, насколько точно выполняется Соглашение. Имелось здесь и подробное перечисление выказываемых мною признаков неуравновешенности: я часто напивался, дружил с людьми, состоявшими в сомнительных политических организациях, был непостоянен в отношениях с женщинами, в годы более юные был подвержен вспышкам беспричинной ярости, заслужил от одного из университетских преподавателей характеристику «Склонен к унынию и интраверсии», а от бывшего работодателя «Надежен не более чем на 80 %», испросил и получил освобождение от призыва на «психологических» основаниях, состоял некоторое время в связи с молодой женщиной, родившейся в семье глондианских эмигрантов.
— Кой черт, да где вы раздобыли эти сплетни? — возмутился я, тыча пальцем в распечатку.
— А там что, есть ошибки?
— Да какая разница! Здесь все сплошь искажено и перекошено!
— Однако факты там изложены верно?
— В общем, да… Но там же многое упущено!
— Мы не запрашивали какие-нибудь конкретные подробности; это то, что выдал нам компьютер.
— У них что, на всех есть такие досье?
— Представления не имею, — пожала плечами Ларин. — Это уж нужно спросить у вашего правительства.