Лотерея [Подтверждение]
Шрифт:
— Мы стремимся не оставлять ни малейшей возможности для неверного понимания, — сказала девица. — Сегодня поступайте как хотите, но уже завтра ей придется подыскивать себе жилье в городе. Вы проведете в этом коттедже только одну или две ночи.
— А мне больше и не надо, — сказал я и тут же вспомнил о «Маллигейне».
Скорее всего, он уже отплыл или отплывет с минуты на минуту. А жаль. Я резко повернулся и пошел искать Сери.
Весь следующий час Сери меня успокаивала, а потом мы с ней поселились в двадцать четвертом коттедже. Вечером, прежде чем лечь спать, мы решили
— Ну чистый концлагерь, — поморщился я, поворачивая назад. — Только колючки и не хватает да еще этих, вышек. Может, стоит им посоветовать?
— Я и думать не могла, что тут все так устроено, — сказала Сери.
— Я живо помню свои детские впечатления от больницы. Врачи и тогда мне не нравились, они смотрели на меня как на бездушный предмет, какое-то тело с болячками и симптомами. Вот и здесь то же самое, а этот браслет, он вообще меня бесит.
— А где он у тебя?
— Снял пока. — Чем дальше утопавшая в цветах дорожка уводила нас от центрального корпуса, тем плотнее сгущалась тьма, и вскоре наши глаза почти перестали что-либо различать. Справа смутно проглядывало нечто вроде площадки; мы осторожно сели и поняли, что это аккуратно подстриженный газон. — Сбегу я отсюда, прямо с утра и сбегу. Ты поймешь, если я так сделаю?
Сери молчала, но это молчание продлилось не более двух-трех секунд.
— Я все еще продолжаю считать, что ты не должен останавливаться на полпути.
— Несмотря на весь этот кошмар?
— Не забывай, что по сути это просто больница, а у тех, кто работает в подобных учреждениях, всегда мозги немного повернуты.
— Вот это-то меня и отвращает. А еще я все время чувствую, что явился сюда за чем-то таким, что совершенно мне не нужно. Словно как если бы я сам ни с того ни с сего попросил, чтобы мне сделали операцию на сердце или что еще в этом роде. Я хотел бы получить от кого-нибудь внятное объяснение, зачем мне это все.
Сери промолчала.
— А вот ты сама, ты согласилась бы на эти процедуры?
— У нас принципиально разное положение. Ты выиграл в Лотерею, а я нет.
— Ты просто уходишь от ответа, — вскинулся я. — Я искренне жалею, что купил тогда этот чертов билет. Здешнее заведение, оно все какое-то сомнительное, я это кожей чувствую.
— А мне вот кажется, что тебе выпал шанс на нечто такое, что имеют очень немногие люди, а хотели бы получить почти все. Ты не должен отказываться, если не имеешь к тому весомейших оснований. Без процедур ты умрешь, а с процедурами нет, неужели этот довод не кажется тебе серьезным?
— Все мы когда-нибудь умрем, — отмахнулся я, — хоть и с процедурами, хоть и без. Все, что они мне дадут, это небольшая отсрочка.
— Пока еще никто не умирал.
— Ты вполне уверена?
— Не то чтобы вполне, но агентство получает ежегодные отчеты обо всех прошлых пациентах. Отчеты датируются со дня учреждения Лотереи, и никто из них не исчезает, только прибавляются. На Мьюриси тоже есть выигравшие. Приходя на обследование, они всегда говорят, что
— Обследование? — насторожился я. — А это еще зачем?
Я видел, что голова Сери повернута в мою сторону, но не мог различить выражения ее лица.
— Это сугубо по желанию. Каждый пациент имеет право на регулярную проверку здоровья.
— Так значит, они даже не уверены в результативности своих процедур!
— Врачи уверены на сто процентов, а вот с пациентами бывает разное. Мне кажется, что эти обследования — нечто вроде психологической поддержки. Лотерея хочет показать этим людям, что не бросила их на произвол судьбы.
— Они излечивают все, кроме ипохондрии, — сказал я, вспомнив свою знакомую, ставшую врачом. Она смеялась, что добрая половина ее пациентов приходят на прием просто так, за компанию со своими друзьями. Нездоровье становится у них привычкой.
— Решать будешь ты, Питер, и никто тебе в этом не поможет. — Сери взяла меня за руку. — На твоем месте я бы тоже, наверное, сомневалась. Но мне не хотелось бы пожалеть впоследствии, что упустила такой шанс.
— Как-то это все не совсем реально, — пожаловался я. — Смерть никогда меня не волновала, скорее всего, потому, что мне никогда не доводилось смотреть ей в глаза. А как другие люди, они тоже так себя чувствуют?
— Не знаю.
Сери отвернулась, теперь она смотрела на темные, едва прорисованные силуэты деревьев.
— Ну да, мне прекрасно известно, что когда-нибудь я умру, но я не могу в это поверить,разве что на сугубо логическом уровне. Из-за того, что я жив сейчас, мне кажется, что так будет продолжаться вечно. Я ощущаю в себе вроде как жизненную силу, нечто, способное отвратить смерть.
— Весьма распространенная иллюзия.
— Я понимаю, что мое ощущение безосновательно, — продолжил я, — но это ничуть ему не мешает.
— А твои родители, они живы?
— Отец жив. Мать недавно умерла. А что?
— Да в общем-то это не важно. Продолжай.
— Пару лет назад я сел писать автобиографию. Тогда я и сам не понимал, зачем мне это нужно. У меня был переломный период, нечто вроде кризиса личности. Приступив к работе, я тут же начал обнаруживать новые для себя обстоятельства, в частности тот факт, что памяти свойственна логическая непрерывность. Именно он стал одной из главнейших причин того, что я продолжал писать. Я могу себя вспомнить,значит, я существую. Просыпаясь по утрам, я первым делом возвращался мыслями к тому, что я делал перед тем, как лечь в постель. Если обнаруживалась непрерывность, значит, я все еще существовал. Мне представляется, что такая же связь есть и в обратном направлении… что впереди есть отрезок времени, доступный моему предвидению. Это нечто вроде симметрии, равновесия. Я обнаружил, что память есть своего рода сверхъестественная сила, поддерживающая меня из прошлого, а потому должна существовать аналогичная сила, простирающаяся в будущее. Человеческий разум, сознание находятся в центре. Я знаю, что пока существует одна из этих сил, будет существовать и другая. Пока я могу вспоминать, я определен.