Ловцы жемчуга

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Это повесть о самых прекрасных жемчужинах, которые когда-либо дарило

Эта книга не выдумка, а рассказ о том, что было на самом деле, и историю эту еще и сегодня можно услышать на арабском и африканском берегах Красного моря; люди украшают ее множеством достойных изумления подробностей и необыкновенных приключений.

Но в книге обо всем рассказывается без романтического приукрашивания, подробно и обстоятельно, и люди в ней показаны такими, какими они есть на самом деле, со всеми достоинствами и недостатками.

И книга от этого только выиграла — ведь душой всего является сам человек, его воля, его разум и сердце.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Все началось с того, что с Ауссой случилось несчастье. Это произошло в 1896 году, вскоре после того как войска абиссинского негуса Менелика были разбиты итальянцами у Адуи; хотя это и происходило вблизи, но с повестью нашей ничем не связано. Нельзя же ожидать, что победа Италии хотя бы на иоту изменила течение событий, ведь Эритрея, в которой произошла эта история, давно уже была итальянской.

Однажды утром у безыменного островка вблизи мыса Бурь, лежащего в Эритрее, к югу от Массауа, невдалеке от самого большого из Дахлакских островов, богатых жемчугом, стояло на якоре небольшое парусное судно «Эль-Кебир», водоизмещением около двадцати тонн. Оно имело всего одну мачту и относилось к судам такого типа, который чаще всего применяется для поисков жемчуга. У него были низкие борта, и на палубе стояла крохотная каюта, в которой жили «нахуда», т. е. капитан, и «сериндж», помощник нахуды, его приказчик и надсмотрщик.

Когда судно плыло по широкой морской глади, оно напоминало утку, потому что тащило на буксире, словно утят, шесть небольших лодок.

Но в этот предрассветный час судно стояло у берега, а лодки полукругом лежали на песке; было похоже, что они спали.

Люди тоже спали, двенадцать данакильцев и среди них Аусса. Спали и два мальчика, один десяти, а другой двенадцати лет, в обязанности которых входило готовить пищу и прислуживать капитану. Младший был мальчик из племени галла, с кожей такой смуглой и блестящей, что напоминал мокрого медвежонка. Старший был проворный сомалиец, худой и нескладный; его звали Саффар, и позднее, когда он вырастет, ему суждено будет прославиться под именем Эль-Сейф. У него выделялись глубокие темные глаза и высокий лоб.

Утро было ясное, как это часто бывает в Красном море. Ночью море светилось, а перед восходом солнца гладь его отливала фиолетовым цветом, который к утру перешел в бледно-голубой. В Красном море все голубое, кроме пурпурных утесов в проливе Баб-эль-Мандеб и безмерных кроваво-красных пространств, окрашенных планктоном.

Планктон… Право же, это изумительная вещь! Иногда он красный. Временами зеленый или голубой, или седой, как туман. Это одно из самых загадочных явлений. Он состоит из миллиардов живых частиц, из множества крошечных созданий, невидимых простым глазом, которые сами не могут передвигаться, и их носит вода. Больше всего они боятся своего незначительного веса; опуститься на дно — для них значит погибнуть; чтобы не погружаться на дно, они меняют свою форму, размеры, надуваются пузырьками воздуха, как миниатюрные воздушные шары… Таков планктон… Да, это действительно интересная вещь!

Однажды утром планктон покрывал огромные пространства Красного моря от африканского берега до побережья Аравии, и было этих крохотных существ, пожалуй, больше, чем всех остальных живых созданий на земле, вместе взятых.

Море не было красным; оно светилось изнутри прозрачным фосфоресцирующим светом. Море искрилось… И вот из-за этого и погиб Аусса, не потому, конечно, что море искрилось, а потому, что здесь был планктон. А точнее говоря, потому что здесь был жемчуг, а Аусса был ловцом жемчуга.

И еще потому… Ах, есть много причин, которые со временем обнаружат себя, но об этом вы узнаете позднее.

Еще до рассвета проснулся Саффар и, разбудив своего маленького друга, принялся разжигать костер, чтобы испечь на нем лепешки.

Ясный и прозрачный воздух был наполнен тяжелым запахом гнили, всюду сопровождающим суда ловцов жемчуга, — запахом гниющих раковин, которые должны гибнуть под палящими солнечными лучами, чтобы раскрыть свои створки. Но к соленому аромату моря и сладковатому запаху гнили примешивался еще острый запах мочи. Но ни Саффар, ни его товарищ не обращали внимания на этот букет запахов. Они привыкли. Они знали, что должно сгнить много, много жемчужных раковин, чтобы люди нашли хотя бы одну жемчужину, достойную внимания. Знали они и то, что спуск на большие глубины ведет к заболеванию мочевого пузыря, и ночью ныряльщики не в состоянии удерживать мочу. Они знали это все из жизни, которая их окружала, и они никогда не задумывались над этим, не задумывались, что такая же судьба ожидает и их, когда они вырастут и спустятся в синие глубины, что давление воды разорвет ушные перепонки, и они станут плохо слышать, а позднее, в возрасте, который бывает различным, но никогда не бывает большим, у них, ныряльщиков, хлынет изо рта кровь — и это будет конец. Да, все это они знали, но никогда не думали об этом.

Костер уже догорал, когда над морем показался край золотого диска.

Один за другим ловцы начали пробуждаться; вставали они быстро, не протирая глаз, и переход от сна к бодрствованию был также скор, как переход от ночи к дню в тропиках. Их двенадцать человек, и один из них был Аусса, который не догадывался, что сегодня он проснулся в последний раз. Все они нагие, если не считать узких набедренных повязок. У всех высокие стройные фигуры, кожа темная, почти черная, а головы украшены густыми, как шерсть, копнами волос. Лишь у нахуды и серинджа волосы коротко подстрижены; они были арабами, но скрывали свои стриженые головы под белыми чалмами.

Нахуду звали хаджи Шере. Выглядел он очень низкорослым благодаря своей небольшой голове, которая выглядывала из-под чалмы, словно репа, не больше, и была такая же сморщенная; под носом у него торчали взъерошенные усы; пара маленьких заплывших глаз бегала с предмета на предмет, все время находясь в непрерывном движении.

Сериндж был тучный мужчина, как это и подобает арабскому купцу. Имя его позабыто. Позднее, когда лодка, в которой он плыл, перевернулась, и он погиб, эта смерть стала настоящим праздником для его многочисленных должников.

Оба они встали, едва только туман на краю горизонта рассеялся, возвещая восход солнца.

В момент, когда солнце вынырнуло из моря, когда волны засветились золотом его лучей и разукрасились золотыми и лазурными полосами, хаджи Шере склонился к земле и, коснувшись лбом песка, забормотал слова молитвы «собх» [1] . Потом все вместе прочитали первый стих молитвы фатхи. Зазвучал общий хор. Молясь, хаджи Шере не переставал озираться по сторонам; он был хозяином и никогда этого не забывал, а остальные были всего лишь ловцами жемчуга, и они тоже не забывали это.