Ловец
Шрифт:
– Один монет – один рубь серебром, – меж тем объявил цену старик.
«Ничего себе! За всякую рухлядь платить такие деньги!» – мысленно воскликнул я. Но, понадеявшись на немца, все же взялся яростно торговаться…
– Династия Тан, VII–X века нашей эры, – произнес Аристов, любовно разглядывая монеты.
Мы сидим в маленькой комнатушке частного домика на Бестужева. Час назад я отловил Аристова при выходе из краеведческого музея. Вначале он даже не понял, что конкретно от него хотят, но я, сославшись на Карла Фрацевича, попросил оценить находку, заодно представившись большим поклонником его литературы. Был приглашен на обед, и вот теперь мы сидим в этой клетушке.
– Кстати, а как монеты к вам попали? – спросил Аристов.
– Долгая
– А Рукавишников Сергей Ильич вам часом не родственник? – спросил Аристов. Представляясь, я назвался своей фамилией и, чтобы вызвать определенную степень доверия, рассказал, откуда я родом.
– Это мой отец, – просто ответил я.
Аристов обрадованно пожал мне руку:
– Ну как он? Все еще под Питером? Мы с ним давние приятели…
– Умер. В девятнадцатом от тифа.
Подполковник, не скрывая огорчения, на минуту задумался.
– Любые пертурбации в обществе ведут к невосполнимым потерям, – наконец выдавил он из себя. – У меня, знаете, жену бандиты убили. Всё ценности искали, – добавил он горько. – А какие у меня ценности? Живу в этой халупе. Всю жизнь служил родному отечеству…
«Да, кабинетик у него маловат». В помещении просто негде было повернуться. Книги, рукописи и экземпляры коллекций, собранные в экспедициях, громоздились как придется. Комната, в которой мы перед этим обедали, похоже, служила еще и спальней хозяев.
– У вас, как я заметил, теперь новая семья?
Аристов посветлел лицом.
– Да, вот и дочурка маленькая растет… А вы как в наших краях оказались? – спросил он.
Врать не хотелось, так что я пока отделался туманной полуправдой, намекнув, что работаю на закрытую государственную структуру.
Потом разговор сам собой свернул на политическое положение, сложившееся на Дальнем Востоке.
– Из Москвы не видно, в каком действительно плачевном состоянии находятся позиции советской власти на Дальнем Востоке, – говорил Аристов. – Волна переселенцев с юга буквально захлестнула наш Дальний Восток. Япония после аннексии Кореи постепенно выдавливает коренное население на север, в наши пределы, сажая на занятые земли своих безземельных крестьян. С территории Китая, пользуясь слабой защищенностью нашей сухопутной и морской границы, постоянно прибывают переселенцы. Мало того, в районе Северного Хингана, по моим сведениям, получили земли более четырнадцати тысяч китайских военнослужащих. Своеобразное китайское казачество. Это плацдарм для нападения! – воскликнул он и перевел дух.
– Владимир Семенович, а откуда вы получили сведения о переселенцах в районе Северного Хингана? – вкрадчиво спросил я.
– Не скрою, у меня есть свои источники, – спокойно ответил Аристов, и взгляд у него при этом был понимающий с легкой насмешкой во взоре. Не стоило, наверное, сразу брать быка за рога, и я свернул разговор в сторону.
– Когда мы ехали по КВЖД, наш поезд дважды подвергался нападению, второй раз – возле самой границы.
– Протяженность нашей границы с Маньчжурией около трех с половиной тысяч километров, и банды действуют не только на территории Китая, но и сквозь наши границы проходят практически спокойно. Слишком малочисленны наши воинские гарнизоны, да и пограничные заставы не справляются пока с бандами в столь труднодоступной местности. На морской границе положение еще более плачевное. С тех пор как адмирал Старк увел остатки Сибирской флотилии в Манилу [14] , на всю береговую линию осталось всего несколько боевых судов. А береговая линия у нас от Камчатки до Владивостока составляет 2000 миль. Иностранные хищники резвятся в акватории, как у себя дома. Японцы, китайцы, корейцы, американцы вывозят богатства Дальнего Востока, не платя России ни копейки. – Аристов замолчал, очевидно, дожидаясь вопросов с моей стороны, но что я мог ему сказать? Когда еще у Центра дойдут руки до окраин? После двух войн и оккупации страна еще не восстановила в полной мере промышленное производство. Люди из Центральной России не очень-то спешили переселяться на Дальний Восток. Впрочем, не дорос я еще до обсуждения столь глобальных вопросов…
14
В 1922 году накануне взятия Владивостока большевиками адмирал Старк увел невостребованные интервентами остатки Тихоокеанского флота и банально продал.
Расстались мы по-дружески, и он долго стоял в воротах своего домика, глядя мне вслед. Для первого дня знакомства вполне было достаточно двухчасовой беседы.
Была еще одна проблема, которую старательно не упоминал в разговоре Владимир Семенович, – выгнанные с территории страны русские люди, многие из которых до сих пор не смирились с поражением. Одного из таких деятелей Белого движения я и застал в кабинете у Буренко.
Моего возраста молодой парень в мятом сером костюме, заляпанном кровью, густо льющейся из носа, отхаркивался и цедил матерщину сквозь разбитые губы. Дима потирал напряженные кулаки, а Буренко, видимо, ожидая ответа, склонился над допрашиваемым. Увидев меня, он обрадовался и, вызвав из коридора конвоиров, приказал отвести задержанного в камеру.
– Вчера во время облавы задержали субчика! – радостно объявил он. – Невдалеке от войсковых складов с динамитными шашками в кармане ошивался. Не иначе, как склад боеприпасов подорвать намеревался. Пока не раскололи, ну да не беда – динамит и сам улика не маленькая. Шлепнем, не заморачиваясь поисками дополнительных доказательств, – радостно сообщил Буренко.
– А как с Ма Хуном, уже допросили? – спросил я, присаживаясь на освободившийся стул.
Буренко сразу погрустнел лицом.
– Тут незадача вышла. Прошляпили караульные – он ночью себе гвоздем вены вскрыл. Ну а ты как прогулялся, удачно?
Выслушав мой рассказ, Станислав Николаевич энергично потер руки.
– Это хорошо, у нас как раз наметилось…
Он остановился на полуслове и вдруг произнес, обращаясь к моему напарнику:
– Дело к вечеру, ну-ка, Дима, сгоняй в буфет и организуй нам пожрать. Скажи Марусе, что я попросил, как всегда, но в тройном экземпляре.
Когда за Дмитрием закрылась дверь, Буренко, понизив голос, сказал:
– Парень он неплохой, но простодушный, а таким я не очень доверяю. Короче, слушай. Принято решение организовать мобильные ударные группы по двадцать – тридцать бойцов, для борьбы с хунхузами и белогвардейской сволочью, оперирующих на нашей территории. Бойцы есть, а вот проводников, хорошо знающих местность, немного. Не из контрабандистов же их набирать? Думаю, твой Аристов согласится помочь нам, только вряд ли пойдет на прямые контакты. Возможно, ты послужишь посредником? – Буренко вопросительно взглянул на меня, гадая, смогу ли я найти подход к столь неординарной личности. – Ну и мы со своей стороны поможем, чем сможем. Квартирку ему организуем получше, чтобы научной деятельностью товарищу было, где заниматься…
Через шесть недель после описываемых событий я стоял напротив собранной группы бойцов. Наш лагерь был разбит в долине реки Уссури. Вернее, еще не было никакого лагеря. Просто ровная площадка, скрытая от глаз густыми зарослями хвойно-лиственного леса. По оперативным данным, именно здесь, в предгорьях Сихотэ-Алиня у слияния Бикина и Уссури, действует банда контрабандистов-хунхузов. Бандиты, пользуясь труднодоступным рельефом местности, не только переправляют товары с китайской стороны, но и не брезгуют грабежами и убийствами. Пограничники не в силах с ними бороться.
Проводника-нанайца, хорошо знающего местность, нам подобрал сам Аристов. Семен Раскорякин представлял собой колоритную фигуру. Маленького роста – мне едва до подмышки доставал, кривоногий и сухой до невозможности, но сила в нем тем не менее чувствовалась. Я имел возможность наблюдать, с какой легкостью и терпением он пер здоровенный мешок с вещами и провизией на своих плечах, в то время как наши бойцы свои грузы везли на лошадях. Еще одной примечательной особенностью данного товарища мог послужить громадный шрам, рассекший и без того невысокий лоб. Я у него не преминул спросить, в схватке с каким зверем он его заработал.