Loving Longest 2
Шрифт:
— Не нужно, — сказал Натрон, прикусив губу. — Ты же знаешь, что в отсутствие Гортаура такие вопросы решаю я. Я тебе запрещаю. Сам разберусь.
— Не знаю, как и оправдаться, когда Гортаур прибудет. А что скажет Маэглин?!
— Я сам разберусь, — повторил Натрон. — Маэглин, конечно, не будет доволен, но, насколько я знаю, он предвидел такой исход. Ты же слышал, что Эолин и Эолет — возрождённые эльфы и в прошлой жизни были одним существом. Я полагаю, что силы этой одной души просто не хватило для поддержания жизни в двух телах. У Гортаура и так слишком много дел, и, думаю, он согласится с тем, что вскрытие
Затем Натрон спустился в подвал, где всё-таки нашёл Гватрена и Пенлода.
— Гватрен, — обратился Натрон к нему, — мне нужно будет уехать, я не знаю, как надолго. Прошу тебя, выпусти Пенлода, может быть — проводи его. Я знаю, у тебя есть все ключи. На самом деле я еду примерно туда же, но я сейчас хочу быть один.
Перед рассветом следующего дня Натрон тайно покинул Ангбанд. Он знал, что поступает безрассудно, но сейчас его не остановило бы ничто.
Все эти годы после того, как Эол — Эолин и Эолет — появились на свет, Натрон не виделся с близнецами. Иногда, правда, он тихо подходил к дверям покоев Маэглина или к мастерским, которые находились под его наблюдением и куда Эол иногда тоже заглядывал.
Несколько недель назад, как раз перед отъездом Маэглина в Гавани, Натрон подошёл к двери мастерской Маэглина на верхнем этаже башни. Там Эол (Натрон про себя всё-таки называл обоих близнецов «Эол») бывал редко, только когда надо было научить Маэглина чему-то, что он не хотел показывать никому больше. Чаще из двух близнецов сюда поднимался Эолин. Иногда Нат, зная, что обоих не будет здесь в ближайшие несколько часов, заходил сюда и садился у печи. Вид вещей, сделанных Эолом, заготовок, глиняных форм, на которых он видел отпечатки его тонких пальцев, вселял в его душу тихий покой, смешанный с печалью.
Однажды, придя сюда, как обычно, поздно вечером, он понял, что все трое — Маэглин и близнецы — всё ещё в комнате. Он хотел было уйти, но слова Маэглина заставили его замереть и остаться.
— Плохи дела, папа, — обратился Маэглин к обоим близнецам. — Что-то, смотрю я, дурака я свалял с этим Мелькором.
— Что случилось? — спросил Эолет.
— Он хочет, чтобы ты ему сковал новый меч. Молот, видите ли, уже его не устраивает, — фыркнул Маэглин.
Близнецы переглянулись, и Эолин спросил:
— Ломион… — Маэглин вздрогнул. Этим, материнским именем, отец никогда — ни тогда, в своей прежней жизни, ни сейчас — не называл его. — Мы ведь тогда сделали то, что ты просил. Я знаю, что Белемир показал тебе, где искать могилу Турина и ты достал оттуда обломки Англахеля, меча, который сковал когда-то я. Мы его восстановили. Возможно, до него дошли слухи об этом, и он хочет заполучить Англахель себе?
— Особенно зная о его дурной славе! — злобно добавил Эолет. — Нет, я не должен был тогда позволять Тинголу оставлять Англахель у себя в Дориате. Теперь люди думают, будто именно мой меч виноват, что Турин не смог спасти Финдуилас от гибели и убил своего друга-эльфа!
— Да я, честно говоря, особо и не скрывал, что добыл Англахель, — вздохнул Маэглин. — Да и если скрывал бы, у Мелькора, по-моему, на этих мечах какой-то сдвиг, — он бы их всё равно нашёл. Он хочет, чтобы ты сплавил оба твоих меча — Ангуирэль
— Ты думаешь, он знает, — тихо сказал Эолин, — почему я тогда вынужден был отдать их Тинголу?
— Конечно, знает, — сказал Маэглин. — Любой мог ему это рассказать. Это же такой благородный жест — не взять мечи! А по-моему так — не взял меч, так сам им же получишь по шее. А, пап?
— Ты прав, — сказал Эолин. — Но мы в этом участвовать больше не будем. Ты знаешь, что нужно делать.
— Папа, — сказал Маэглин, — ну папа. Ну не надо, пожалуйста. — Он подошёл к обоим и с нежностью, которую от него было трудно ожидать, поцеловал их в лоб — сначала одного, потом другого. — Я не смогу. Я боюсь. Не хочу. И… что скажет Мелькор?
— Отговоришься как-нибудь, — жестоко ответил Эолет.
Вернувшись в место, которой Тургон уже привык считать своим домом, Тургон и Аракано застали Нан и Элринг за обычными домашними делами; Гилфанон, как ему и было предписано, занимался письмом и рисованием. Гилфанон очень огорчился, не увидев Пенлода, но Тургон постарался, как мог, успокоить его. Обе женщины очень обрадовались его возвращению и попросили разрешения взять Гилфанона с собой на несколько дней в лес, чтобы собрать землянику и голубиные яйца.
Тургон засветло проводил Нан, Элринг и Гилфанона в лес; Аракано ещё спал. Тургон не собирался никуда уходить: он ждал возвращения Пенлода, хотя надежда в его сердце постепенно таяла. И на это, и на многое другое.
Он услышал какой-то странный, громкий скрип за воротами. Тургон медленно накинул старый, толстый коричневый плащ и вышел. У ворот стояла большая телега, запряжённая чёрной лошадью. Лошадь была старая, низенькая, лохматая; Тургон ещё подумал, что верно, она из одичавших животных из разорённых войнами крестьянских хозяйств — такие кое-где бродили по опушкам леса. Рядом никого видно не было. В телеге было что-то, прикрытое чёрным покрывалом. Тургон положил правую руку на рукоятку кинжала и левой осторожно поднял ткань.
Тургон сразу узнал обоих. Он не знал, как. Он одновременно узнал и того Эола, которого увидел в тот страшный день, когда вернулась и погибла его сестра — и узнал своих дорогих детей, которые лежали так же, как в чреве матери (он ведь всегда знал, что их двое, просто не хотел этого осознавать), соприкасаясь кончиками пальцев. Это был тот Эол, с которым он говорил с высоты своего утраченного трона в Гондолине, — и это были его дети, потому что теперь он замечал у них строгий изгиб чёрных бровей, как у его матери, и узкие, как у Фингона, ладони.
Он прикоснулся к их запястьям.
Оба были мертвы.
Для младшего сына Финголфина эти часы, почти сутки, проведённые тогда с Тургоном, были самым ужасным, что ему когда-либо приходилось переживать. Нан должна была вернуться только через два дня, Гилфанон и Элринг — ещё через день. И в гаванях, и за время пути сюда старший брат почти ничего не рассказал Аракано о своём пребывании в плену, поэтому тот мог только догадываться о том, что случилось и почему Тургон в таком отчаянии. Тургон не отвечал ни на какие вопросы, не смотрел на него; он сидел у изголовья, держа близнецов за руки. Аракано и сам плакал от жалости к ним, но больше всего он боялся потерять Тургона.