Loving Longest 2
Шрифт:
— Мама говорит, драконы очень страшные, — сказал Гилфанон. — Но краска красивая…
— Ох, Гилфанон, — вздохнул Эолин, — она ведь просто так называется! На самом деле это киноварь, она делается из ртути и она ядовита. Эльф от этого не умрёт, но ты можешь отравиться и заработать головную боль на много лет.
— Я сделаю тебе другую, безвредную, если только у вас есть печь, — сказал Эолет. — И здесь неподалёку есть минерал, из которого можно сделать очень красивую синюю краску. Я тебе помогу.
— И никому в обиду не
— Гватрен, — обратился к нему Натрон.
— Да? — ответил Гватрен.
Они находились в самом низу, в том самом глубочайшем подземелье, где Майрон хранил обломки Иллуина, и которое частично было построено из этих обломков. Сейчас им велели убрать некоторые образцы и препараты, другие сдвинуть в самые дальние закоулки и кладовые. Гватрен уже давно знал, что Майрон хочет попросить кого-то из айнур прочесть надпись на подножье великого Светильника, обломки которой хранились здесь, и догадывался, что в ближайшие часы его желание будет исполнено.
— Послушай, — сказал Натрон. — Здесь нас никто не услышит. Я тебя спросить хочу.
— О чём?
— Почему ты стал служить Майрону? Я же помню, каким чудовищным пыткам тебя подвергли. Помню, как тогда держал тебя за голову. Мне казалось, тебе лучше бы было продержаться ещё немного и умереть. Но как ты сдался, я не видел.
Гватрен ничего не ответил.
— Да ладно тебе, — Натрон протянул к нему руку и сжал его тонкие пальцы. — Я никому не скажу, а Майрон, думаю, и так знает.
— Зачем тебе?
— Может, я тебе чем-то могу помочь.
— Нет, Холлен, — Гватрен назвал Натрона его настоящим именем, — мне никто и ничем помочь не может. Иногда я о своём решении жалею: лучше было бы действительно кончить всё разом. Ладно. Ты мне всегда нравился, и… я расскажу.
Нат ни словом не отозвался на то, что рассказали ему, ни разу не перебил Гватрена. После того, как он замолк, он тоже молчал, и, наконец, заговорил:
— Послушай, что я тебе скажу, сынок. Мне тебя не понять, потому что в моей жизни такого не было и не будет. Но мне кажется, что то, что ты делаешь — это слишком. Самое лучшее в этом — что ты всё-таки выжил, но стоило ли так уничтожать себя? Нет, не возражай мне. Ты ведь тоже живое существо, с разумом, с чувствами, и то, что ты сделал с собой — это преступление и перед тобой самим.
— Теперь уже ничего не изменишь. Кроме меня, никто… — начал Гватрен.
— Да ладно — никто, — Натрон неожиданно улыбнулся. — Сдаётся мне, кое-кому очень даже не всё равно.
— Нат… — сказал Гватрен. — Ты уходи отсюда. Я всё возьму на себя. Уходи и не возвращайся. Теперь тебе есть, куда уходить. У меня никогда уже не будет дома, и меня никто не ждёт.
Нат встал и крепко обнял его.
— Я знаю, что ты ошибаешься. И я хочу, чтобы ты ошибался. Прости меня за всё дурное, что я сделал в твоём присутствии. Я хочу остаться твоим другом, Гватрен.
— Уходи, — повторил Гватрен. — Хотя мне будет тебя не хватать.
— Майрону тоже будет меня не хватать, — Нат рассмеялся. — Бедное дитя, наш Майрон, — даже не умеет шить платья для своих кукол!
Тилион сошёл в подземелье вслед за Майроном. Его ноги почти не касались ступеней; он шёл легко и на стены ложились странные отблески серебряного сияния, которое исходило от него; здесь оно было особенно заметным и ярким. Факелы не переставали гореть, но вместо раскалённых искр над огнём как будто кружились снежные кристаллы.
Майрон распахнул перед ним свою мастерскую. Он собрал все обломки Светильника, на которых были надписи: на тёмной плите змеились светящиеся зелёно-голубые завитки знаков. Два или три куска, для которых он не нашёл места, лежали рядом, на полу. Тилион подошёл; он подвинул куски и один из них осторожно приложил к верхней части плиты.
— Это отсюда, — сказал он.
— Ты можешь мне это прочесть?
— Да, — ответил Тилион. Он стал, передвигая пальцами по строкам, выговаривать валаринские слова:
это был несчастный случай
я ходила туда-сюда
в это время айулэназ делал всякие вещи
с землёй
взял-поднял землю до самых корней
именуемую арвалин
сверху вниз
она перевернулась-опрокинулась
наш брат рамандор оказался под этой землёй
совсем-совсем
не нашёлся
свет погас-рассеялся
от рамандора обычно много света исходило
решили эти светильники поставить, чтобы в темноте не оставаться
я это всё знаками записать решила
чтобы до конца этого мира, обиталища-нам-назначенного, atharaphelun*
правда здесь оставалась
это был несчастный случай
я вайсура
— На это стоило посмотреть, — сказал Майрон. — Я тех дней уже не застал. Стало быть, мой бывший учитель Аулэ случайно перевернул целый континент и совершенно случайно обрушил его на Макара, и этого даже тело одного из Валар вынести не смогло. Ошибочка вышла. Варда решила всё это записать. И после этого им пришлось поставить злополучные светильники, ибо света, который в те дни, Дни Сияния, Lomend'anar, был рассеян в воздухе, им уже не хватало.
— Да, — согласился Тилион. — Я помню это. Тогда свет Всеотца ещё исходил от нас, и ярче всего — от Рамандора — то есть Макара — и его сестры, хотя и жестоким был порою этот свет.
— Куда же делась его сестра? — спросил Майрон.
— Она пропала вместе с ним, Майрон, — сказал Тилион. — Я не видел того, о чём здесь написано, ибо я был тогда далеко на севере. Я не то, чтобы был в свите Мелькора, но мне нравились лёд, красные скалы и те прозрачные твари, что обитали в глубокой холодной воде, похожие на цветы и листья пальм.