Ловушка для Ангела
Шрифт:
Выполняю, а соленые, нет, горькие, слезки катятся из глаз.
Скорей бы все закончилось, скорей бы все закончилось, повторяю про себя, как мантру. А потом — убежать, скрыться, забиться в свою конуру и попробовать отмыться от этих пошлых взглядов и приказов. Постараться всё забыть, как страшный сон.
— А теперь, девочка, подойди сюда, я тебе объясню, как вести себя дальше.
Потянулась за халатом.
— Нет, халатик я пока не разрешал надевать.
Гад! Скотина! Как же хочется его послать! Да вот только
— Ахм! — вскрикнула от боли.
В волосы вцепились сильные мужские пальцы. Странно. Почему Глеб Георгиевич в перчатках? И не только он, на руках мордоворота-фотографа Павлика тоже красовались простенькие рабочие перчатки. Что-то тут не так, по хребту прошелся холодок, руки мгновенно заледенели, а румянец на щеках начал сменяться бледностью. Моргунов больно потянул за пряди моих волос, вынуждая взглянуть в свои мерзкие желтовато-коричневые глаза.
— А теперь слушай, Лина, что тебе нужно делать дальше. Сейчас ты в одной рубашке Евдокимова, вся дрожащая и ревущая, спустишься вниз, пойдешь к охраннику, попросишь вызвать полицию и скажешь, что Андрей Тимурович тебя избил и изнасиловал.
— Неет! — потрясенно воскликнула я.
— Даа, — прошептал в ответ Глеб Георгиевич, — и постарайся быть более чем убедительной в своей игре, иначе твой милый братик никогда не выйдет из подвала моего казино.
— Я не буду этого делать! Нет, это слишком жестоко!
Одно мимолетное движение бровью в сторону мордоворота Павлика и мужской кулак с силой обрушился на мою щеку.
— Ой, кажется, Евдокимов тебя ударил! — зохохотал Моргнуов.
Затем пальцы Глеба Георгиевича обхватили мою шею, сдавили.
— Еще несколько неправильных ответов, Лина, и Андрей Тимурович тебя не только изнасилует, но и задушит.
Желто-коричневые глаза смотрели с полным равнодушием в мое лицо. Черт! А ведь он способен убить… И даже угрызений совести по этому поводу не почувствует, поскольку у таких людей нет ни жалости, ни совести.
Всхлипнула… Руки немного отпустили горло, позволив вздохнуть свободно.
— Ну как, Лина, ты хорошо подумала?
— Пожалуйста, — захрипела чуть слышно я, — не заставляйте меня это делать.
— Хорошо, Линочка, передавай привет ангелам, — пальцы сомкнулись на горле, инстинктивно потянулась к ним своими руками, пытаясь разжать. — Даниил тоже скоро присоединится к тебе. Правда, его не задушат, а постепенно порежут на кусочки.
Боже, мы попали в лапы настоящих бандитов.
— П-пожалуйста, — все также хрипяще прошу я, даже не голосом, — скорее губами.
Моргунов улыбнулся. Звериный оскал настоящего садиста.
— По глазам вижу, Линочка, ты готова изменить свое решение. Павлик, тащи эту
Дальше был туман, состоящий из страха и тихих голосов безобразных монстров.
— Черт! Глеб, он ведь в отрубе, руки расслабленные, как можно такими избить.
— Сжимай их своими пальцами в кулак и бей.
Теперь меня спиной к себе удерживал Глеб Георгиевич, а Павлик возился с Евдокимовым. Боль обожгла правый глаз. Невольно вскрикнула. И снова боль.
— А ну-ка Линочка, расцарапай ему спину. Ты же приличная девушка, должна сопротивляться.
Но мои руки не поднимались, были расслабленные, будто я тоже находилась в отключке. Тогда, зажав мои пальцы в сильных ладонях, спину Евдокимова царапал мордоворот Павлик.
— Мало ты её побил, а ну, еще приложись хорошенько.
Боль! Очень больно. Взвыла!
Глеб Георгиевич зажал мне рот.
— Тише, Линочка, потерпи, а то соседи сбегутся.
И тут я получила мощнейший удар в ключицу. В глазах потемнело, мой крик потонул в широченной ладони, которую я инстинктивно, пытаясь облегчить боль, прикусила зубами.
— Сука! Она меня укусила. А ну, разожми челюсть, блядь, а то Евдокимов, к чертям собачьим, выбьет тебе зубы.
Боль не отпускала, нарастала, пульсировала в руке.
— Глеб, кажется, я ей что-то сломал.
— Это ничего, будет убедительней, а Линочка потерпит, ведь она хочет еще увидеть живым и невредимым своего драгоценного братика.
Рука повисла плетью, от слез и темной пелены боли перед глазами все расплывалось жуткой, поражающей паникой, картинкой. Кажется, я умудрилась угодить в настоящий фильм ужасов. Я — домашняя девочка, умница и отличница, которая не сделала никому ничего плохого. А тихие голоса продолжали придумывать всё новые сцены для большей убедительности этого кошмара.
— Поскреби пальцами Андрея Тимуровича внутреннюю сторону её бедер, желательно, чтобы кровь осталась. Я там на столике видел бутылку бренди, поди, принеси, надо влить спиртное в Евдокимова. Пусть он будет пьяным творить все эти зверства над бедной девочкой.
— Как влить, он же спит, вдруг задохнется?
— Не задохнется, по чуть-чуть лей.
— Черт, у меня не получается, он тяжелый, как боров.
— Давай вдвоём.
Моргунов отпустил моё тело. Боже, может, я потеряю сознание… Пожалуйста.
— А ты говорил, не получится. Так, а теперь потуши все эти дурацкие свечки, нужно будет забрать их с собой. Какая романтика при изнасиловании.
Наконец, Глеб Георгиевич повернулся ко мне.
— Всё, Ангелина, теперь беги к охраннику. И хорошенько продумай, что будешь говорить полиции, а то они мигом тебя расколят. Помни, от твоей убедительности зависит жизнь твоего брата. А у нас с Павликом на всякий случай есть алиби, мы мирно спали у себя в постельках.
Я была убедительна…