Ловушка для Слепого
Шрифт:
Под пожелтевшей газетой скрывался полиэтилен, под полиэтиленом – какая-то тряпка. Увидев на ткани желто-коричневые пятна масла, Глеб все понял. Его предшественник был запасливым парнем, и Слепой решил, что ему следует более тщательно осмотреть квартиру – здесь могло обнаружиться что-нибудь еще.
В промасленную ветошь был завернут парабеллум, наверняка принадлежавший в свое время какому-то немецкому генералу. При всей своей грозной убойной мощи это была изящная игрушка – никелированная, с прозрачными плексигласовыми накладками на рукоятке, позволявшими видеть обойму. Правда, плексиглас изрядно потерся и почти потерял прозрачность,
Глеб хмыкнул, вертя в руках сверкающую безделушку девятимиллиметрового калибра. Генерал, по заказу которого была изготовлена эта вещица, явно был изрядным фанфароном с сорочьей любовью ко всему блестящему. Для работы это оружие не годилось – оно выдало бы стрелка своим сверканием даже в пасмурный день, – но в качестве сувенира его можно было оставить, тем более что способности стрелять этот сувенир, похоже, все-таки не утратил.
Глеб перебрал и заново смазал парабеллум, думая о том, что ему давно пора позаботиться как о пополнении своего арсенала, так и об оборудовании надежного места для его хранения. Кольт в ящике письменного стола хорош для бизнесмена, пекущегося о личной безопасности, но для профессионала, зарабатывающего свой хлеб насущный стрельбой по живым мишеням, этого маловато. Ему пришло на ум испанское словечко «пистолеро», обозначающее стрелка, и он коротко усмехнулся: вот уж, действительно, в огороде бузина, а в Киеве дядька…
Закончив профилактику и заложив парабеллум обратно в вентиляцию, он вернулся в большую комнату, сел за стол и вскрыл принесенный полковником Малаховым конверт из плотной коричневой бумаги. Полковник оставил пакет на столе без каких бы то ни было комментариев, кроме короткого: «Ознакомься», и теперь, покончив с тем, что можно было с некоторой натяжкой назвать домашними хлопотами, Слепой приступил к процедуре ознакомления.
В конверте оказались две распечатанных на принтере странички с текстом и несколько фотографий. Бегло просмотрев снимки, на которых был изображен представительный пожилой мужчина с располагающей внешностью рубахи-парня. Слепой отложил их в сторону и стал читать.
Он перечитал текст дважды, чтобы ненароком не упустить чего-нибудь важного, и снова вернулся к фотографиям.
Теперь лицо на снимках казалось фальшивым, как неумело слепленная из папье-маше карнавальная маска, а глаза, с веселым прищуром смотревшие сквозь прорези этой маски, напоминали органы зрения доисторической плотоядной рептилии, каким-то чудом пережившей целые геологические эпохи и добравшейся до наших дней. Глебу не впервой было видеть такие глаза, и между делом он подумал, что, несмотря на все его усилия и усилия десятков и сотен таких, как он, людей с подобным взглядом становится все больше с каждым годом.
Он провел за столом еще час, пытаясь отыскать в недрах компьютерной памяти что-нибудь касающееся изображенного на фотографиях человека. Так ничего и не найдя, он сварил кофе, выпил его, оделся и вышел из квартиры. Спускаясь по лестнице, он столкнулся с поднимавшимся ему навстречу человеком в черном кашемировом пальто и белом шарфе. Разглядеть черты его лица было трудновато из-за пластыря, облепившего его вдоль и поперек, но глаза резанули Глеба чем-то очень знакомым. Только дойдя до первого этажа, Слепой понял: человек с заклеенным пластырем лицом смотрел так
Глава 6
– Как здоровье? – без тени любопытства поинтересовался Одинаковый, привольно раскидываясь на диване и оправляя под собой полы своего драгоценного пальто.
– Могло быть хуже, – ответил Активист, стоя перед ним с засунутыми в карманы руками. Правая рука лежала на рукояти снятого с предохранителя «вальтера», и Виктор боролся с почти непреодолимым искушением выпалить в ненавистную харю прямо сквозь карман. Поймав себя на этом желании, он мысленно покачал головой: ему еще ни разу не приходилось стрелять в людей, но за последние несколько дней он, похоже, проделал этот длинный путь внутри себя, даже не заметив этого. Сейчас он был готов пристрелить Одинакового не моргнув глазом, и его останавливало только то, что этот поступок лишь ухудшил бы его и без того аховое положение.
Он уже знал, что у близнецов все-таки есть имена:
Олег и Иван. После имевшего место на берегу реки стаканоприкладства их стало довольно просто отличить друг от друга: Ивану наложили на физиономию четыре шва, и он был вынужден ходить с заклеенной пластырем мордой, напоминая не то египетскую мумию, не то человека, пытавшегося изнасиловать кошку.
Сегодня к Активисту явился именно Иван, и, глядя на него, Виктор с удовлетворением подумал, что отныне никто и никогда не перепутает близнецов друг с другом: на лице у Ивана наверняка останутся шрамы, а Олег вряд ли пойдет на то, чтобы резать себе физиономию стеклом только для того, чтобы сохранить фамильное сходство. Таким образом ему, Виктору Шараеву, удалось хоть в чем-то изменить окружающий безумный мир и с Божьей помощью пометить шельму.
– Могло быть хуже, – повторил он, снимая руку с пистолета и тоже садясь. – Гораздо хуже.
– Еще будет, – пообещал Одинаковый, недобро глядя поверх пластыря. – Не думай, что я тебе это забуду.
– Взаимно, – сказал Активист. – Если ты пришел только за этим, то вали отсюда к чертовой матери. Мне некогда.
– До чего же наглый козел, – пробормотал Одинаковый, обращаясь к невидимой аудитории. – Если бы не Кудрявый, я бы тебя пришил с огромным удовольствием.
Я бы даже крови твоей выпил, честное слово.
– Смотри не захлебнись, – предостерег его Активист, вынимая из кармана пистолет и демонстративно ставя его на предохранитель. – Лично я бы твою вонючую кровь пить не стал. С души воротит.
– Смотри-ка, пистолетик! – обрадовался Одинаковый. – Не выбросил, значит. Значит, жаба задавила. Жалко, значит, расставаться. Зря, Активист, зря. Деловые люди так не поступают.
– Не твое собачье дело, – отрезал Виктор, все еще держа пистолет в руке. – Это ты, что ли, деловой? Выкладывай, зачем пришел, и проваливай отсюда, а то на перевязку опоздаешь.
Лицо Одинакового вокруг пластыря приобрело угрожающий кирпично-красный оттенок, затем на красном фоне проступили зловещие белые пятна, разрослись, сливаясь и перемещаясь, и наконец лицо медленно приобрело нормальный оттенок.
– Обалдеть можно, – сказал Виктор. – Жалко, ты себя в зеркало не видел. Вылитый осьминог после встречи с атомной подводной лодкой.
Одинаковый еще немного помолчал, глубоко и трудно дыша носом, и Виктор понял, что лишь непререкаемый авторитет Кудрявого только что спас одному из них жизнь.