Ловушка страсти

Лонг Джулия Энн

Он покорял. С легкой усмешкой, потворствуя своим желаниям, он приник к ее губам и принялся целовать их с той же животной страстью, как целовал бы свою жадную опытную любовницу. Он хотел показать этой умной девушке, как многого она не знала, хотел разрушить стену, которую она возвела вокруг себя, прежде чем эта стена рухнет сама.

Женевьева оцепенела от удивления. Ее губы были горячими, нежными и сладкими, словно коньяк. Ее губы были как удивительный дар. Герцог знал, что у него есть всего пара секунд, прежде чем страсть, скрытая глубоко в ее душе, вырвется на свободу,

и она либо оттолкнет его, либо поймет, как прекрасен был этот поцелуй, и сдастся ему на милость, будто распутная женщина.

Третьего не дано.

Медленно, словно пьянящий напиток или наркотик, все эти дни Женевьева Эверси, с жаром ее тела, с ее ароматом, ее щедростью и добротой; ее ошеломляющей чувственностью, проникала в его кровь. Герцог чувствовал легкое прикосновение к своей груди ее роскошного гибкого тела, биение еле сдерживаемой страсти.

Нападающий был взят в плен. Теперь герцог принадлежал Женевьеве.

Он запустил пальцы в ее волосы и нежно придерживал ее голову, словно фарфоровую драгоценность. Его поцелуй стал мягче, спокойнее, он хотел не спеша изучать подаренные ему чудеса. Невероятно, но пухлые губы Женевьевы были такими нежными и вместе с тем такими требовательными, да, именно так. Страсть была дана ей от рождения.

И это погубит герцога.

Он вздрогнул и закрыл глаза. Какое-то мгновение он лишь касался ее губ, не желая отвести лицо, чтобы сделать вдох.

Руки Женевьевы скользнули по его груди, замерли на уровне сердца. Прохладные нежные пальцы коснулись обнаженной кожи под расстегнутой рубашкой. Сначала ее прикосновение было робким, но стало более уверенным, когда любопытство переросло в смелость. Руки проникли глубже под рубашку, скользя по разгоряченной коже, по твердой груди, и герцог чуть слышно пробормотал «Боже мой», когда пальцы Женевьевы запутались в его волосах.

Они оба дрожали.

Герцог обхватил Женевьеву за плечи, и его руки замерли, будто обнимать ее было для него привычным делом. Потом они скользнули по спине и остановились на прелестных изгибах ниже.

Он крепко прижал ее к себе. Он уже был возбужден.

Их накрыла волна удовольствия. Женевьева издала чуть слышный вскрик и плотнее прижалась к нему.

Два тела стали одним. Они словно были созданы друг для друга. Слияние губ, и Женевьева откинула голову назад, позволяя герцогу продолжать чувственный поцелуй. Ему казалось, будто под ним проваливается пол и притяжение утрачивает свою силу. У него выросли крылья.

Герцог ощущал безудержность Женевьевы, это было как приближение шторма при ясной погоде. Еще мгновение, и разыграется буря, и это откровение поразило его. Герцог знал, что Женевьева еще слабо борется с искушением, но сейчас оно полностью овладело ею. Она теряла самообладание.

Стремление Женевьевы держать себя в руках невероятно возбудило герцога. Он разрушит ее защиту. Он хочет пробудить ее страсть. Он хочет овладеть ею, когда наконец разыграется шторм.

Поэтому он разорвал поцелуй.

Нет, не сразу, а с изяществом превосходного актера, покидающего сцену. Он притянул Женевьеву к себе, одной рукой обхватив ее за спину, а другой по-прежнему лаская пряди волос, и несколько секунд слышалось только их дыхание в унисон. Ее груди прикасались к нему. Она тихо дышала, приоткрыв губы.

Герцог медленно отпустил ее волосы. Они упали ей на спину, словно шелковые нити, которые он сам прял. Выпустив на волю ее страсть, он отступил.

Оба молчали. Герцог как будто со стороны слышал свое громкое дыхание, похожее на шум ветра в трубах. Он с полной ясностью чувствовал, как горит его кожа от стремления сдержать растущее желание. Он ощущал свою болезненно набухшую плоть и легкую тошноту. Его руки и ноги еле заметно дрожали от напряжения, на спине высыхал пот — всего лишь один короткий поцелуй пробудил в нем непреодолимое желание.

Теперь ему оставались лишь жар возбуждения, боль и удивление.

Герцог не мог припомнить, когда он был так поражен в последний раз.

Странно, но Женевьева могла говорить.

— Это случилось? — прошептала она.

На удивление смелый вопрос.

Герцог был не в силах ответить ей сразу. Он понял, что она имела в виду: стер ли этот поцелуй воспоминания обо всех других поцелуях? Был ли похож на поцелуй, о котором он так пышно и высокопарно рассказывал ей, чтобы пробудить ее фантазии и напомнить ей, как мало она на самом деле знала?

Герцогу потребовалось несколько секунд, чтобы подобрать нужное слово.

— Почти.

Он не был бы герцогом Фоконбриджем, если бы стратегия не являлась его второй натурой, естественной, как дыхание, а сейчас он не имел права все испортить.

Женевьева чуть вскинула голову и замолчала.

Она стояла в тени и имела возможность разглядывать его в слабом отблеске свечи. Вряд ли открывавшийся перед ней вид можно было назвать привлекательным.

— Видели бы вы сейчас выражение своего лица, — мягко сказала она.

— Как на дуэли?

— Нет, как будто у оскалившейся собаки, у которой перед носом прыгает котенок. Удивленное и обиженное. Словно нарушился естественный ход вещей.

Герцог опешил.

Через мгновение его охватило негодование.

— Оскалившаяся собака?

Его голос звучал тихо, но выражение лица было такое, словно он хотел вызвать Женевьеву на дуэль.

Она улыбнулась.

Женевьева совершенно не испытывала страха, и это одновременно восхищало и выбивало его из колеи. Ей следовало бояться. Возможно, в глубине души она боялась, но продолжала проверять его.

Проверять себя.

И хотя герцог знал, кто выиграет и как все это закончится, он хотел аплодировать ей.

Он по-прежнему едва видел ее: бледная нежная тень. Ее волосы были забавно всклокочены. Его руки превратили ее длинные пряди в пышный ореол. Герцог прекрасно знал, что и его волосы выглядят не лучше. Он намеренно решил не приводить прическу в порядок.

Внезапно ему показалось несправедливым, что она в состоянии прочесть выражение его лица, а он даже не видит ее. Словно его вдруг лишили всех пяти чувств. За столь короткий срок он уже привык сравнивать ее чувства со своими.