Ложь

Скотт Кайли

— Инфа — разведданные. Развед — разведка. — Том оглядывает меня. — Почему ты все еще раздета? Я думал, ты одеваешься.

— Ну, я не могу одновременно заткнуть уши и одеться.

— Да, — говорит он. — Но ты не делаешь ни того, ни другого.

— Как грубо с моей стороны. Я не поздоровался как следует, — говорит Медведь, наклоняясь в сторону, чтобы увидеть меня за Томом. Учитывая, что Медведь видел меня раньше в самолете, эта вежливость кажется мне, мягко говоря, излишней. И все же этот человек кажется решительным. — Как поживаешь, Бетти?

— Хорошо, спасибо.

— Рад снова тебя видеть.

Взгляд

Тома ожесточается.

В какую бы игру они ни играли, они могут играть в нее и без меня. Я подхожу, чтобы осмотреть сумки. Первые две сумки полны мужской одежды. Вторая сумка — это женская одежда и нижнее белье.

— Все, что у нас есть, черное?

— Ага, — говорит Медведь. — Это просто практично. Единственный цвет, который действительно скрывает кровь.

— А как насчет красного? — спрашиваю я с любопытством.

— Кровь высыхает более темным красновато-коричневым цветом и становится видимой. — Медведь качает головой. — Никто не хочешь, чтобы враги знали, ранен ты или нет. Кроме того, так будет труднее смешаться с толпой, если пытаешься быстро сбежать. Основа в бегстве — надо слиться с толпой.

— Умно.

Теперь, когда я об этом думаю, это имеет смысл.

— Не то чтобы ты куда-то идешь и рискуешь получить травму, — добавляет Том. — Не пугай ее, парень.

— Я просто спросила, и не испугалась, — говорю я. — Ну, не больше, чем нормальный текущий уровень, боже, мы, вероятно, все равно все умрем ужасной, насильственной смертью. — Но знаете, я уже почти привыкла к этому. Поддерживать состояние постоянного ужаса труднее, чем вы думаете.

Том стоит, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдает за своим другом. Или чуваком, который я думаю, может быть, его другом. Однако по его нынешнему взгляду этого не скажешь.

Тем временем Медведь ухмыляется.

— Видишь? Она не испугалась.

Ничего от Тома.

— Мне не терпится попробовать настоящую нью-йоркскую пиццу, — говорю я, в то время как мой желудок урчит, и я игнорирую их тупое соревнование глаз. — Что ты заказал? Потому что я была бы не против пепперони, но с другой стороны, я могла бы съесть ветчину и ананас прямо сейчас. Или что-нибудь другое, например фрикадельки.

От Тома по-прежнему ничего не было.

Однако ухмылка Медведя становится еще шире. В этот момент она занимает все его чертово лицо. Он похож на рекламу зубной пасты для людей с чрезмерной растительностью на лице.

— В принципе, все, что ты мне дашь, я съем, в данный момент я так голодна, — говорю я. — Но на самом деле ты меня не слушаешь, так что я замолчу.

— А? — спрашивает Том, глядя на меня через плечо. — Черт. Прости, детка. Что ты сказала?

— Приношу свои извинения, Бетти. — Медведь смеется. — Он был слишком занят тем, что молча сообщал мне, что если я буду продолжать смотреть на тебя в твоем нынешнем раздетом состоянии, то он медленно убьет меня. Сделает так, чтобы было больно. Разрежет меня на куски и спрячет в лесу. Что-то в этом роде.

— Ему удалось передать все это одним взглядом? — спрашиваю я.

— Это был очень интенсивный взгляд. Он приложил к этому много усилий.

— Ах, — говорю я мудро. — Перестань его заводить, пожалуйста. У нас и без этого достаточно забот.

Медведь вздыхает.

— Извини. Но Ворон был прав, Волк. Ты настоящий собственник, чрезмерно заботливый сукин сын, когда дело касается ее.

Почти уверена, что Том скрипит зубами. Ведь откуда-то исходит этот шум.

— Вот почему я не завязываю отношений, — говорит Медведь, не отрывая взгляда от телевизора. Что галантно, и мудро с его стороны. — Мозги набекрень. А нужно быть начеку, чтобы оставаться на вершине в этой игре. Готовым уйти в любой момент и не беспокоиться о том, что ты кого-то бросишь.

Том просто смотрит на него.

— Для них это тоже не совсем справедливо. Ты постоянно вдали от дома в течение длительного периода времени, часто без контакта, нет знания жив ты или мертв. И даже когда ты дома, ты не можешь говорить о том, что делаешь. Мой отец был морским котиком, и позвольте сказать, что это был ад для моей матери. — Медведь направляется к дивану, устраиваясь поудобнее. Он отказался от формы пилота в пользу джинсов, темной толстовки с капюшоном и кроссовок. Это больше соответствует его бородатой хипстерской эстетике. — То же самое касается друзей и семьи. Если они не бывшие военные, то на самом деле ничего не понимают.

— Звучит одиноко, — говорю я.

— Не-а, — Медведь приветливо улыбается. — Достаточно легко пойти в бар, поболтать с кем-нибудь о какой-нибудь игре по телевизору, может быть, найти подругу для небольшой взрослой игры.

— Ты понимаешь, что ни одна из этих вещей на самом деле не равна настоящим отношениям.

— Вот именно. Теперь ты это понимаешь.

Том фыркает на слова Медведя.

— Ты ошибаешься. Нам нужно оставаться на связи со всеми вещами, за защиту которых мы боремся. Любовь. Семья. Жизнь. Как только мы их потеряем, мы станем просто наемниками.

— Хорошо оплачиваемыми наемниками, — с улыбкой поправляет его Медведь.

Я качаю головой.

— Верно. Ну, я думаю, вы все адреналиновые наркоманы с проблемами в интимной жизни. Но вы — это вы.

Том поворачивается и смотрит на меня. Его горячий взгляд окидывает мое лицо, прежде чем скользнуть вниз по шее и задержаться на ложбинке декольте, виднеющейся прямо над полотенцем. Этот взгляд говорит о том, что у нас было много интима, и совсем недавно. Умник.

Жар собирается на моих щеках, и я наклоняю голову, концентрируясь на том, чтобы собрать одежду. Пара черных узких джинсов, черная водолазка, носки и прочее.

— Конечно, путешествие по миру и все эти захватывающие вещи могут иметь свои моменты. Но вы все время активно подвергаете себя опасности.

— Мы не так уж сильно отличаемся от полицейских или пожарных, — говорит Медведь. — Кто-то должен останавливать плохих парней, спасать котят с деревьев.

Этот мужчина в чем-то прав. Я просто хочу, чтобы человек, делающий опасные вещи, не был кем-то, к кому у меня могут быть сильные чувства. Эгоистично, но что есть, то есть. Если мы останемся вместе, мне просто придется подтянуть трусики большой девочки и иметь дело с тем, что Том часто уезжает, спасая мир. Я наполовину горда и наполовину напугана. Это шаткое равновесие. Но, возможно, ему следовало бы выбрать кого-нибудь менее невротичного и с дерьмовым воображением. Потому что, представляя, как Том пострадает, мне становится больно.