Ложь

Финдли Тимоти

75. Та ночь в Бандунге, когда мы втроем — мама, Мойра и я — сидели на моей койке, напоминала нынешнюю: мы сидели без сна и ждали, в непроглядной темноте, и в рассветных сумерках, и первые два часа нового дня.

Невыносимое напряжение, чувство тревоги. В самом конце августа 1945 года.

Фактически мы узнали, что война кончилась, с двухнедельным опозданием. Однажды, уже к вечеру, под дождем, полковник с жутковатой непринужденностью сообщил нам, что на его родной город Нагасаки сбросили бомбу. И добавил: бомба упала на всех нас, это конец.Войне. Навсегда.

Мы подумали, что вольны уйти прямо сейчас. Однако он сказал: «Нет. Придется подождать. А завтра утром…» Он не договорил. Взял под козырек. Повернулся —

и ушел. Больше мы его не видели. Владыку и хозяина всех наших дней и ночей с июня 1942-го.

Вот и сидели — той ночью, так похожей на эту, — размышляли о бомбе, упавшей на всех нас, недоумевали, что же такое имел в виду полковник, а потом бросили и просто ждали утра и свободы. Мама, я и Мойра.

Мне поручили — точнее говоря, предоставили — проводить Мойру за ворота. Миссис Ливзи пребывала в своем чокнутом мире разноречивых предательств, готовая сдаться на милость любого, кто первым появится на опушке джунглей, где виднелась дорога в большой мир.

Но никто не появился. И за ворота мы не вышли. А полковник Норимицу и все его люди исчезли. И рука Мойры в моей ладони была холодна как лед, словно примерзла к моей плоти.

Отчего Лили напоминает мне Мойру? И отчего меня вдруг охватил страх перед нею?

...

76. Это ничего не значащий набросок, и только; история моей жизни в анкетных данных. Я привожу ее здесь — помещаю здесь, потому что она дает мне конкретные свидетельства того, что я знаю, перед лицом того, чего не знаю.

Я, Ванесса Тереза Ван-Хорн, родилась в Нью-Йорке 16 августа 1925 года. Единственная дочь Николаса Джеймса Ван-Хорна III и Роз Аделлы Вудс, ныне покойных. Отец умер на острове Ява, в бандунгской тюрьме, в феврале 1943-го, мать скончалась в частной лечебнице «Слаттери» (Манхэттен, Нью-Йорк) в январе 1985 года.

Род занятий: ландшафтный архитектор.

Училась в частной школе мисс Хейлс (Филадельфия) и в колледже Смита (Нортхамптон, Массачусетс) — только один семестр.

В марте 1942 — августе 1945 года находилась в концентрационном лагере на острове Ява (голландская Ост-Индия, ныне Индонезия); три месяца интернирования в Сурабае, тридцать девять месяцев в Бандунге.

Еще что-нибудь?

Пожалуй, да. Родилась я в год Быка, а все рожденные в год Быка, как сообщает одна из моих японских книг, немногословны и терпеливы.Кроме того, там говорится, что мы добьемся успехаблагодаря врожденной способности вызывать доверие окружающих.Но, с другой стороны, отмечается, что мы фанатичны, эксцентричныи не доверяем собственным родителям. Терпение, неразговорчивостьи проницательность —качества положительные. Однако мы вспыльчивы, легко выходим из себя,и — что мне, в общем-то, по душе — окружающим следует избегать разозленных «Быков», потому что в таких случаях они способны на опрометчивые поступки.

Таковы мои конкретные свидетельства. Интересно, какие же из моих поступков — до сих пор — можно счесть опрометчивыми? Наверно, всё еще впереди?

...

77. В настоящее время начались события, пожалуй, более неприятные, чем все прочие происшествия вокруг смерти Колдера. Более неприятные потому, что это не догадки, не спекуляции, а факты. Они связаны с неким обстоятельством, которое — не будь я тогда так рассеянна — привлекло бы мое внимание в ту же секунду, когда было упомянуто. Увы, пространство, захваченное смертью Колдера, расширилось. Еще целый ряд людей вовлечен в эту загадку.

Я уже описала — сама о том не подозревая — первый эпизод, связанный с новым витком событий, а именно мой разговор с Франки, во время которого она проболталась, что ее расспрашивали «какие-то джентльмены».

Что ж, эти джентльмены вернулись. И вот почему.

78. Тут придется опять вспомнить Колдера Маддокса и распорядок его дня. И опять во многих деталях я опираюсь на Лили Портер.

Утро. С восходом солнца Колдер вставал и пил травяной чай, из термоса. Затем к его дверям доставляли поднос с завтраком, и принесший его застенчивый, до смерти перепуганный парнишка стучался, да так тихо, что даже Колдер, остротой слуха не уступавший летучей мыши, едва улавливал его стук. Когда поднос водворялся на столе, Колдер приказывал парнишке налить ему кофе и почистить апельсин. Так повторялось каждое утро.

Далее. Ритуал надевания перчаток Колдеру приходилось надевать перчатки, чтобы взять в руки и прочитать утренние газеты. Ведь свежая типографская краска могла вызвать мгновенное высыпание, по причине которого — если оно возникнет — его госпитализируют. Эти перчатки (белые, несколько дюжин) вместе с прочими трикотажными причиндалами — белыми хлопчатобумажными носками, белыми хлопчатобумажными чулками и белыми хлопчатобумажными колготками — хранились в двух верхних ящиках его комода.

Гостиничной кастелянше Мейвис Дэвис — клянусь, имя не придумано! — давным-давно вменили в обязанность содержать колдеровские «белые» запасы в безупречном состоянии. Она пересчитывала их чуть не до умопомрачения. Был случай, когда Колдер обвинил ее в краже — всего.Он если уж обвинял, то по полной программе. Одна недостающая перчатка была равнозначна двум дюжинам. Разумеется, Мейвис Дэвис ни сном ни духом не виновата, ей в голову не придет красть его перчатки или что другое. Это чистейший абсурд.

После ухода парнишки Колдер читал газеты — «Нью-Йорк таймс», «Бостон глоб», «Уолл-стрит джорнал», «Вашингтон пост», — пил кофе без кофеина, снимал перчатки и съедал апельсин. Затем он наполнял ванну, доставал одежду, брился, купался и одевался, чтобы идти на пляж Так он начинал каждый свой день, в том числе и последний.

Я не сомневаюсь, что Мейвис Дэвис тоже допросили, но главный персонаж событий, о которых я только что говорила, это парнишка, Джоуэл Уоттс.

Джоуэла я знаю довольно хорошо. При всей застенчивости он отличный компаньон, и порой мы вместе гуляем по пляжу, не спеша проделываем путь до Ларсоновского Мыса и обратно, меж тем как Джоуэла одолевает один из редких для него приступов говорливости. Целую неделю он заводится, молчит, а потом выплескивает все, что имеет сказать, в безостановочном, торопливом потоке слов. Познакомилась я с ним прошлым летом, когда он приносил маме завтрак и заинтересовался моими фотографиями. Из всех симпатичных и порядочных парней, работников гостиницы, которых я встречала здесь на протяжении многих лет, он один из самых милых. Мне приятно, что на мое доверие и симпатию он отвечает тем же, и я не сомневаюсь, что лишь по этой причине он и пришел сегодня на дюну и выложил мне следующую историю.

79. Прошлым вечером на задворках гостиницы двое мужчин — не в пример Франки, он не называл их джентльменами — взяли Джоуэла Уоттса в оборот. Закончив смену, Джоуэл шел по дорожке между кухней и Дортуаром. (Дортуар — большая белая постройка, которая видна от наших столиков в Поезде. Там живет летний персонал — сплошь студенты. В пору юности моей мамы это была конюшня.)

Незнакомцы держались весьма непринужденно, вежливо завели разговор о погоде, с интересом расспрашивали о здешних местах — безупречные полные чужаки.Поначалу Джоуэл воспринял их с недоверием; я уже говорила, по натуре он застенчив и никогда не распространяется насчет мужчин, которые ходят парами. Они предложили ему сигарету. Но Джоуэл не курит. Спросили, занимает ли он в Дортуаре отдельную комнату. Он сказал «нет». Тогда они спросили, где бы можно потолковать без свидетелей. «О чем?» — спросил Джоуэл. И услышал в ответ: «О Колдере Маддоксе».