Ложный след
Шрифт:
Разговор ощупью продвигался вперед. Валландер старался помочь им вспомнить каждую мелочь. Время от времени в разговор вмешивался Форсфельт. Наконец Валландер понял, что больше им здесь ничего не узнать. О дочери он решил пока не расспрашивать и дал знак своим спутникам, что можно уходить. Уже стоя в прихожей, Валландер записал Анетте Фредман номер своего рабочего и домашнего телефона и предупредил, что должен будет побеспокоить ее еще раз, и, видимо, очень скоро. Может быть, завтра.
Когда все трое снова оказались на улице, Валландер заметил, что Анетте стоит у окна и смотрит им вслед.
— Что нам известно о сестре? — спросил Валландер. — О Луизе Фредман?
— Вчера ее здесь тоже не было, — сказал Форсфельт. — Она вполне могла уехать. Ей уже есть семнадцать, я точно знаю.
На какое-то мгновение Валландер задумался.
— Я бы хотел встретиться с ней, — наконец проговорил он.
Все промолчали. Валландер понял, что только он заметил, как напряглось лицо Стефана, когда речь зашла о сестре.
Он думал и о самом Стефане, о его настороженных глазах. Валландеру было очень жаль его.
— Что ж, пока это все, но мы обязательно будем держать связь, — сказал Валландер, когда они подъехали к полицейскому управлению.
Простившись с Форсфельтом, Валландер и Анн-Бритт отправились обратно в Истад. Их окружала сконская природа, для которой лето — лучшее время в году. Анн-Бритт откинулась на сиденье и закрыла глаза. Валландер слышал, как она напевает себе под нос. Он мог только позавидовать ее умению отключаться от расследования, которое его наполняло такой тревогой. Рюдберг много раз повторял, что полицейский ни на минуту не может освободиться от возложенной на него ответственности. Валландер подумал, что в этом Рюдберг, пожалуй, был не прав.
Когда они миновали поворот на Стуруп, он заметил, что Анн-Бритт спит. Он старался ехать как можно мягче, чтобы не разбудить ее. Она открыла глаза только перед самым Истадом, когда Валландеру пришлось затормозить у въезда на кольцевую дорогу. В тот же миг в машине зазвонил телефон. Валландер подал знак, чтобы Анн-Бритт взяла трубку. Определить по разговору, кто звонит, он не мог. Но он сразу понял, что случилось что-то серьезное. Анн-Бритт слушала, не задавая вопросов. Разговор закончился, когда они уже приближались к полицейскому управлению.
— Это Сведберг, — сказала она. — Дочь Карлмана пыталась покончить с собой. Сейчас она в больнице, в реанимации.
Валландер молчал. Он нашел свободное место, припарковал машину, заглушил мотор и только потом повернулся к Анн-Бритт. Он понимал, что это еще не все.
— Что еще сказал Сведберг?
— Видимо, ей не выкарабкаться.
Валландер неподвижно уставился перед собой.
Он вспомнил пощечину, которую получил от дочери Карлмана, и, не говоря ни слова, вылез из машины.
23
По-прежнему стояла жара.
Только теперь Валландер понял, что лето уже почти добралось до середины. А он и не заметил.
После того как им с Анн-Бритт, только что вернувшимся из Мальмё, позвонил Сведберг, у Валландера даже не было времени зайти в дежурную часть, узнать, нет ли для него сообщений. Некоторое время Валландер неподвижно сидел в машине, будто разом растеряв все свои мысли. Потом медленно, растягивая слова, сказал Анн-Бритт, чтобы она проинформировала о случившемся всех коллег. А он тем временем отправится в больницу, где умирает дочь Карлмана. Валландер не стал дожидаться ответа, он просто повернулся и зашагал прочь. И именно тогда — спускаясь с пригорка и начиная покрываться мелкими каплями пота — он осознал, что кругом лето и что оно, наверно, будет долгим, теплым и без дождя. Валландер даже не заметил Сведберга, который обогнал его на машине и помахал рукой. Верный своей привычке, Валландер глядел себе под ноги: он делал так в тех случаях, когда нужно было что-то обдумать, то есть почти всегда. На этот раз он воспользовался короткой прогулкой от управления до больницы, чтобы поточнее сформулировать одну новую мысль, которая пока не давалась ему в руки. Однако сам посыл был очень прост. За слишком короткое время — меньше чем за десять дней — одна девушка устраивает самосожжение в рапсовом поле; другая, узнав, что ее отец убит, пытается покончить с собой; третья, отец которой тоже погиб, мистическим образом исчезает. Все девушки разного возраста, дочь Карлмана — старше других, но тем не менее всех их можно назвать молодыми. Две девушки, опосредованно, стали жертвой одного и того же преступника, третья казнила себя сама. Вот только установить между ними связь никак не удавалось: девушка с рапсового поля не имела никакого отношения к двум остальным.
Валландер чувствовал личную ответственность за их судьбы — потому что так воспитано все его поколение, и еще потому, что для собственной дочери он, похоже, был никудышным отцом.
Валландер часто замыкался в себе. Тогда общаться с ним становилось крайне трудно: он приобретал отсутствующий вид, погружался в меланхолию, и слова из него приходилось вытаскивать клещами. Приступы меланхолии нередко сопровождались бессонницей. Но сейчас он должен работать — работать во что бы то ни стало, как полицейский-одиночка и как руководитель целой команды. Потому-то Валландер и старался, пользуясь короткой прогулкой, подавить в себе чувство тревоги и привести мысли в порядок.
Он не уставал задавать себе один и тот же невеселый вопрос: в каком мире они живут? В мире, где молодые люди сжигают себя заживо или пытаются покончить с собой другим способом. Валландер решил, что сейчас они находятся в эпицентре эпохи, которую можно назвать эпохой несбывшихся надежд. То, во что они верили, что они так старательно возводили, на поверку оказалось гораздо менее прочным, чем ожидалось. Они думали, что строят дом, а на самом деле лишь возводили монумент над тем, что уже отошло в прошлое и даже успело наполовину забыться. Швеция рушилась вокруг них, словно опрокинутый гигантский стеллаж. И никто не знал, что за плотники стоят там в прихожей и ждут, когда можно будет войти и установить новые полки. И уж, конечно, никто и понятия не имел, как эти новые полки будут выглядеть. Кругом — полная неясность, если не считать жары и лета. Молодые люди кончают жизнь самоубийством или пытаются это сделать. В домах не живут, а прячутся. А полиция спокойно дожидается того дня, когда места предварительного заключения передадут в ведение частных охранных фирм и там появятся люди в совсем другой униформе.
Валландер утер пот со лба. Хватит. Нервы у него не железные. Но он все-таки продолжал думать о мальчике с настороженным взглядом. Потом — о Линде, а потом уже и сам не зная о чем.
Сведберг уже поджидал его на лестнице у больницы. Неожиданно Валландер покачнулся, будто собираясь упасть: сильно закружилась голова. Сведберг хотел было протянуть ему руку, но Валландер только отмахнулся. Заметил, что у Сведберга на голове красовалась чудаковатая кепка, которая к тому же была ему явно не по размеру.
После некоторых колебаний Валландер все же решил зайти в кафетерий, который располагался справа от входа. В кафетерии сидели бледные люди — кто на каталках, кто с переносными капельницами; они пили кофе в окружении бодрящихся друзей и родственников, которым больше всего на свете хотелось вновь очутиться на солнце и забыть о таких вещах, как больница, смерть и беда. Валландер взял кофе и бутерброд, Сведберг удовольствовался стаканом воды. Валландер понимал всю неуместность их трапезы, потому что в эту минуту дочь Карлмана находилась при смерти. Но для него кофе имел особое значение: кофе был его палочкой-выручалочкой. Он помогал Валландеру переносить все, что творилось вокруг, и перед решающим сражением комиссар прежде всего позаботился бы о том, чтобы у него в окопе всегда был горячий кофе.