Ложный след

Манкелль Хеннинг

— Звонила вдова Карлмана, — сказал Сведберг. — Она была на грани истерики.

— Что с собой сделала девушка? — спросил Валландер.

— Приняла таблетки.

— И что потом?

— Кто-то ее нашел, случайно. Она была без сознания. Пульс почти не прощупывался. Сердце остановилось, когда ее привезли в больницу. Дела у нее очень плохи. Тебе вряд ли удастся с ней поговорить.

Валландер кивнул. Он не расстроился: он понимал, что прогулка до больницы нужна прежде всего ему самому.

— Что говорит мать? — спросил Валландер. — Осталось какое-то письмо? Записка с объяснением?

— Все произошло совершенно неожиданно.

Валландеру снова вспомнилась пощечина.

— Когда я встречался с этой девушкой, мне показалось, что она не в себе, — произнес он. — Она действительно ничего не оставила?

— Во всяком случае, мать о письме не упоминала.

Валландер задумался.

— Окажи мне одну услугу, — сказал он чуть погодя. — Съезди туда и расспроси о письме: было оно или нет. И, пожалуйста, будь внимателен.

Они вышли из кафетерия и поехали назад. Валландер решил, что сможет узнать о состоянии девушки по телефону, поговорив с врачом.

— Ты найдешь у себя на столе кое-какие бумаги, — сказал Сведберг. — Я допросил по телефону журналиста и фотографа, которые были у Веттерстедта в день смерти.

— Это что-нибудь дало?

— Только подтвердило наши предположения. Веттерстедт вел себя, как обычно. Никакой угрозы поблизости не чувствовалось. По крайней мере, сам Веттерстедт ни о чем не подозревал.

— Значит, ты считаешь, что мне эти бумаги читать уже не обязательно?

Сведберг пожал плечами.

— Один ум — хорошо, а два лучше.

— Не уверен, — ответил Валландер и бросил рассеянный взгляд в окно машины.

— Экхольм работает над психологическим портретом. Делает последние штрихи, — сообщил Сведберг.

Валландер пробормотал в ответ что-то невнятное.

Сведберг высадил его перед управлением и сразу поехал к вдове Карлмана. Валландер забрал сообщения, оставленные для него в дежурной части. Там опять сидела новая девушка. Он спросил про Эббу. Оказалось, что та в больнице, снимает гипс с запястья. А ведь я мог бы ее навестить, подумал Валландер. Пока я был там. Впрочем, разве это называется «навестить»? Если человеку всего-навсего снимают гипс?

Он поднялся к себе в кабинет и распахнул окно. Не садясь за стол, он пролистал бумаги, о которых говорил Сведберг. Вдруг вспомнил, что просил также принести ему фотографии. Ну и где они, черт возьми? Валландер принялся искать номер сведбергова мобильника. Наконец нашел.

— Где фотографии? — спросил он, не стараясь скрыть свое раздражение.

— Разве они не лежат на столе? — удивился Сведберг.

— Ничего здесь не лежит.

— Значит, они у меня. Наверно, забыл в кабинете. Их прислали сегодня по почте.

Коричневый конверт с фотографиями лежал у Сведберга на столе, где царил педантичный порядок. Валландер тут же разложил карточки перед собой и уселся в кресло. Веттерстедт позировал у себя дома, в саду и на пляже. На одной из фотографий, на заднем плане, виднелась перевернутая гребная лодка. Веттерстедт улыбался фотографу. Седые волосы, которые скоро будут срезаны с его головы, взъерошены ветром. Фотографии излучали гармонию и безмятежность, с них глядел человек, смирившийся со своей старостью. Ничто не предвещало беды. Валландер подсчитал, что, когда делались эти снимки, Веттерстедту оставалось жить около пятнадцати часов. На фотографиях он видел Веттерстедта таким, каким тот был в последний день своей жизни. Валландер в задумчивости просидел над снимками еще несколько минут, потом засунул их в конверт и вышел из комнаты. От Сведберга он хотел было вернуться к себе, но вдруг передумал и остановился перед кабинетом Анн-Бритт Хёглунд. Дверь, как всегда, была приоткрыта. Анн-Бритт сидела, склонившись над какими-то бумагами.

— Я не помешал? — спросил Валландер.

— Конечно, нет.

Валландер вошел и уселся на стул для посетителей. Они обменялись несколькими словами о дочери Карлмана.

— Сведберг занимается поисками предсмертной записки, — сказал Валландер. — Если таковая вообще имеется.

— Наверно, они с отцом были очень близки, — вздохнула Анн-Бритт.

Валландер не ответил и сменил тему.

— Ты не заметила ничего странного, когда мы были у Фредманов?

— Странного?

— Будто в комнате неожиданно потянуло холодом.

Он тут же пожалел, что так выразился. Лоб Анн-Бритт Хёглунд наморщился, будто метафора Валландера показалась ей не вполне уместной.

— Тебе не показалось, что они уклончиво отвечали на мои вопросы о Луизе? — пояснил он.

— Нет. Но я заметила, что ты вдруг переменился.

Валландер рассказал ей о своих наблюдениях. Она задумалась, стараясь как следует все припомнить.

— Возможно, ты и прав, — наконец произнесла она. — Теперь, когда ты сказал об этом, мне тоже кажется, что они насторожились. Тот самый холод, о котором ты говорил.

— Вопрос в том, насторожились ли они оба или только один из них, — неопределенно сказал Валландер.

— И ты считаешь, что насторожился только один?

— Я не знаю. Просто у меня возникло такое ощущение.

— Уж не потому ли, что мальчик начал отвечать на вопросы, которые ты адресовал его матери?

Валландер кивнул.

— Именно поэтому. Не понимаю, почему он так себя повел?

— Но, может быть, это не так уж важно? — сказала Анн-Бритт.

— Может быть. Иногда на меня находит, и я зацикливаюсь на мелочах. И все-таки мне бы хотелось поговорить с этой девушкой.

На этот раз тему сменила Анн-Бритт.

— Знаешь, у меня мурашки бегут по коже, как подумаю о том, что нам сказала Анетте Фредман. Что, мол, и слава богу, что муж больше никогда не переступит порог ее дома. Наверно, мне так до конца и не понять, что значит жить в таких условиях.

— Он избивал ее, — сказал Валландер. — А потом, должно быть, взялся и за детей. Но в полицию никто из них не заявлял.

— Я не заметила у мальчика никаких отклонений. К тому же он так хорошо воспитан…